1889 года Винсент в сопровождении преподобного Фредерика Саля отбыл из Арля в деревню Сен-Реми-де-Прованс, в 25 километрах на северо-восток. Близ нее располагалась лечебница для душевнобольных «Сен-Поль де Мозоль» («Сен-Поль у мавзолея», по названию древнего монастыря, занимавшего прежде это здание). Помимо комнаты для проживания, Винсенту была выделена также комната для работы.

Лечение состояло из двухчасовой ванны два раза в неделю, диеты и ограничения курения и употребления алкоголя. За год, проведенный в Сен-Реми, Винсент перенес четыре приступа, подобные арльскому. После восстановления сил он каждый раз снова возвращался к работе.

Несмотря на нестабильное психическое состояние, в Сен-Реми Ван Гог создает несколько чрезвычайно сильных работ, в частности знаковый пример его позднего стиля картину «Звездная ночь».

Примечательна также эпистолярная дискуссия, разгоревшаяся осенью 1889 года между Ван Гогом, Гогеном и Бернаром по поводу «современной религиозной живописи», образцы которой пытались создавать последние, Ван Гог же был настроен крайне критически, возмущенный тем противоречием, которое видел между ними и собственными исканиями в области искусства, основанного на реальности.

В январе 1890 года в «Mercure de France», крупнейшем во Франции журнале, писавшем о современном искусстве и литературе, вышла хвалебная статья молодого критика Альбера Орье, посвященная творчеству Ван Гога. Статья относилась к задуманной им серии «Les Isolés» – «Одиночки» – и представляла Винсента художником, близким символистам (приверженцем символизма был и сам автор). Винсент, судя по его письмам чрезвычайно польщенный статьей, тем не менее попросил «г-на Орье не писать больше» о его живописи.

Весной 1890 года Винсент начинает подумывать о том, чтобы покинуть лечебницу, а вместе с ней и юг, не оправдавший его надежд. Тео находит доктора, готового взять на себя присмотр за его братом, не мешая ему при этом работать, – Поля Гаше из деревеньки Овер-сюр-Уаз, в тридцати километрах севернее Парижа.

772. Br. 1990: 775, CL: 591. Тео Ван Гогу и Йо Ван Гог-Бонгер. Сен-Реми-де-Прованс, четверг, 9 мая 1889

Дорогой Тео,

спасибо за твое письмо. Ты совершенно прав, г-н Саль вел себя безупречно в этом деле, я очень ему обязан.

Я хотел тебе сказать, что, по-моему, поступил правильно, отправившись сюда, – прежде всего при виде повседневной жизни сумасшедших или помешанных в этом зверинце от меня отлетает смутная тревога, страх перед этим. Я понемногу начинаю смотреть на безумие как на обычную болезнь. Перемена окружения, как мне кажется, тоже идет на пользу.

Насколько я знаю, здешний врач склонен полагать, что у меня был приступ эпилептического свойства. Но я не расспрашивал его.

Получил ли ты ящик с картинами? Хочу знать, пострадали они или нет.

У меня готовятся еще две – фиолетовые ирисы и куст сирени. Два сюжета, подсмотренные в саду.

Мысль о том, что я обязан работать, настойчиво возвращается ко мне, и думаю, что работоспособность в полной мере восстановится довольно скоро. Вот только зачастую работа настолько поглощает меня, что я вечно рассеян и неловок и не могу справиться со всем остальным в жизни.

Не буду писать тебе длинное письмо – я постараюсь ответить на письмо моей новой сестры, очень тронувшее меня, но не знаю, смогу ли это сделать.

Жму руку, всегда твой Винсент

Дорогая сестра,

большое спасибо за Ваше письмо, в котором я искал прежде всего новостей о моем брате. Я нашел их превосходными. Вижу, Вы уже заметили, что он любит Париж, и это Вас более или менее удивляет, ибо Вы не любите его или, скорее, любите больше всего тамошние цветы – например, как я полагаю, глицинии, которые, вероятно, уже зацветают. Не тот ли это случай, когда, любя что-нибудь, видишь его лучше и точнее, чем не любя?

Для него и меня Париж, конечно, в некотором роде уже стал кладбищем, где почили многие художники, которых мы знали лично и о которых были наслышаны.

Конечно, Милле, которого Вы научитесь горячо любить, и вместе с ним многие другие старались выбраться из Парижа. Но к примеру, Эжена Делакруа «как человека» с трудом представляешь себе в другом месте, кроме Парижа.

Все это, чтобы побудить Вас – со всей осторожностью, само собой, – поверить в вероятность того, что в Париже можно обрести и домашний очаг, а не просто найти квартиру.

Словом, Вы, к счастью, и есть его домашний очаг.

Довольно странно, пожалуй, что итог этого жуткого приступа вот каков: в моем мозгу почти нет уже отчетливых желаний и надежд, и я задаюсь вопросом, не это ли имеют в виду, говоря, что, когда страсти слегка угасают, человек идет под гору, а не в гору. Словом, сестра, если Вы сможете поверить или почти поверить, что все к лучшему в этом лучшем из миров, вы сможете поверить также, что Париж – лучший город в нем.

Заметили ли Вы уже, что у старых извозчичьих лошадей – большие грустные глаза, как некогда у христиан? Как бы то ни было, мы не дикари и не крестьяне и, пожалуй, даже обязаны любить цивилизацию (так называемую). Вероятно, будет лицемерием говорить или считать, что Париж плох, если ты в нем живешь. Впрочем, тому, кто видит Париж впервые, все в нем может показаться противоестественным, грязным и печальным. Словом, если Вы не любите Париж, прежде всего не стоит любить живопись и тех, кто занимается ею, ведь возникают большие сомнения в том, что все это прекрасно или полезно.

Но что тут поделаешь – есть помешанные или больные, любящие природу: это художники; и есть те, кто любит все рукотворное и даже доходит до того, что любит картины.

Хотя здесь есть тяжелобольные, страх и ужас перед безумием, которые я испытывал, теперь смягчились.

И хотя здесь постоянно слышны жуткие крики и завывания, какие издают животные в зверинце, здешние обитатели, несмотря на это, прекрасно ладят друг с другом и помогают друг другу, если у кого-нибудь случается кризис. Они приходят смотреть на меня, когда я работаю в саду, и, уверяю Вас, оставляя меня в покое, ведут себя куда скромнее и вежливее, чем добрые жители Арля.

Я вполне могу пробыть здесь довольно долго; я никогда не был так спокоен, как здесь и в арльской лечебнице, получив наконец возможность немного заняться живописью. Неподалеку отсюда есть небольшие горы, серые и синие, а у их подножия – ярко-зеленые пшеничные поля и еще сосны.

Буду считать себя счастливым, если сумею работать достаточно, чтобы зарабатывать на жизнь, – я очень тревожусь, когда говорю, что сделал столько картин и рисунков, не продав ни одного. Не спешите видеть в этом несправедливость: сам я ничего не знаю.

Вновь благодарю Вас за письмо и, радуясь тому, что мой брат больше не возвращается вечером в пустую квартиру, мысленно жму Вашу руку; считайте меня

своим братом, Винсент

776. Br. 1990: 778, CL: 592. Тео Ван Гогу. Сен-Реми-де-Прованс, четверг, 23 мая 1889, или около этой даты

Дорогой Тео,

я только что получил твое письмо, которое очень меня порадовало. Ты говоришь, что у И. Х. Вейсенбруха есть две картины на выставке, но мне представлялось, что он умер, – или я ошибаюсь? Конечно, это потрясающий художник и славный человек с большим сердцем.

Твои слова о «Колыбельной» порадовали меня; совершенно справедливо, что люди из народа, покупающие себе хромолитографии и растроганно слушающие шарманку, смутно правы и, быть может, искреннее некоторых обитателей бульваров, что посещают Салон.

Если Гоген согласится, ты дашь ему копию «Колыбельной», не натянутую на подрамник, а также и Бернару, в знак дружбы.

Но если Гоген захочет подсолнухов, будет только справедливо с его стороны дать взамен то, что нравится тебе так же сильно. Сам Гоген по-настоящему полюбил подсолнухи не сразу, а после того, как долго смотрел на них.

Знай, что если ты расположишь их в таком порядке:

«Колыбельную» – в середине и две картины с подсолнухами – справа и слева, получится своего рода триптих. И тогда оранжевые и желтые тона головы станут ярче от соседства желтых створок. И тогда ты поймешь, чтó я писал тебе по этому поводу: я задумал сделать ее частью убранства, как, например, в каюте корабля. Тогда, при увеличении размера, общее исполнение приобретает смысл. Средняя рама будет тогда красной. А подсолнухи рядом с ней будут окантованы рейками.

Вот увидишь, это обрамление из простых планок выглядит неплохо, и такая рама обходится очень дешево. Может