Поэтому вначале Иэёси-сан решил, что недооценил присланных за ним воинов, которые умели скрывать секреты своих господ, подсовывая вместо них глупые сказки, но тогда зачем сын Дзатаки вызывает его к себе? Из письма он понял, что должен проконсультировать его милость по известному ему вопросу и осмотреть одну особу. Не ту ли особу, что была взята в плен в замке синоби? А если предположить, что такая особа действительно есть, следовательно, был совершен беспримерный штурм замка и убиты десятки воинов-невидимок.

Подобные выводы казались Иэёси-сан невозможными, но они напрашивались сами собой. Невозможное становилось возможным, близился конец света. Или другое, что-то давшее коварным синоби повод пожертвовать своими людьми ради…

Решить, ради какой цели синоби отдали самураям Дзатаки своих людей, и можно будет не ждать встречи с таинственной особой, решение должно было прийти в голову само собой или в результате усилий. Решение, которое нельзя было вытащить из пленника невидимок, потому что синоби никогда не сдают своих. Которое не получишь, даже проникнув в мысли главного синоби клана, потому что в его голове множество различных ответов на один и тот же вопрос, и никогда не различишь правильного.

С замиранием сердца Иэёси-сан подсчитывал дни, часы, а потом и минуты, отделяющие его от замка Дзатаки, слушал, казалось, нарастающий, убыстряющий до полной какофонии стук сандалий носильщиков, несших его паланкин, стук копыт коней сопровождающих его самураев.

Это хорошо, что он отказался скакать в седле, кони сильнее и куда быстрее людей, на коне его в два дня бы доставили до замка с беспощадным Дзатаки и его сыном, доставили бы, потребовав отвечать на вопросы, на которые, быть может, и нет никаких ответов.

Да, Иэёси-сан не страдал слабоумием и помнил жизнь в деревне синоби с такой четкостью, словно все это происходило только вчера. Прекрасно помнил сухопарого старика с маленьким обезьяньим лицом и воровскими глазами, его детей и слуг. Помнил ароматы еды и запах опасности, который витал отовсюду в деревне синоби. Вместе с другими детьми он делал хитроумные ловушки и завистливо наблюдал за тем, как его ровесники запросто могли пройти по канату или острию меча, как они взрывали свои первые зажигательные тыквенные бутылки и меняли внешность и походку, становясь неузнаваемыми.

Долгими вечерами он слушал рассказы о синоби прошлого, о красоте и гармонии истинного нин-дзюцу, но никогда, никогда ему не дали ни одного практического урока, лишь поманив дивными ароматами чудесных блюд, не позволили прикоснуться к трапезе, предназначенной для избранных.

И вот теперь он мог дни напролет рассказывать все, что видел и слышал среди синоби. Но при этом не мог применить ничего из увиденного или услышанного, даже под угрозой смерти не мог обучить нин-дзюцу или практиковать науку сам.

Даже еще хуже — живя с синоби, Иэёси-сан не смел прикоснуться к мечу, так как принимающий его клан опасался, как бы он, насмотревшись на постоянно происходящие то тут, то там уроки боя, не начал бы собственное обучение и не овладел тайным знанием. И вот в результате Иэёси-сан так и не овладел самурайским искусством владения мечом. Факт немыслимый для самурая!

Иэёси-сан вздохнул, погружаясь в воспоминание. Занавески на его паланкине, несмотря на жару, были задернуты, до провинции Синано оставалось менее часа пути, так что он решил напоследок попытаться войти в полную пустоту, чтобы затем, достигнув бесцветного дна, увидеть наконец свет истины, найти ответы на вопросы, а еще раньше найти сами вопросы, которые собирались задать ему Дзатаки и Хаято.

Что же могло заинтересовать в синоби, о которых и говорить, и думать считалось опасным, этих представителей верховной власти в стране?

Что он должен рассказать им без утайки, а о чем лучше промолчать?

Итак, нин-дзюцу как тайное, доступное лишь кланам синоби искусство существует без малого двести лет. Захотят ли слушать это господа Токугава? А почему бы и нет? И князьям какое-то развлечение, и не бог весть какие тайны. Нин-дзюцу делится на Ёнин («Светлое нин-дзюцу») и Иннин («Темное нин-дзюцу»). Ёнин учит стратегии и тактике. Все мастера Ёнин великолепные хозяйственники и отличные воеводы, это уж проверено-перепроверено. Все они разбираются в том, как тренировать и засылать шпионов, формируя их в организованную шпионскую сеть, они знают, как передавать тайные сведения, вербовать осведомителей, втираться в доверие. Мастера Ёнин разрабатывали хитроумные планы, учитывая все возможные составляющие. Среди мастеров Ёнин были великолепные министры внутренних дел и внешней политики, они говорили на многих диалектах, могли по памяти нарисовать карту любой местности в Японии. Сделать чертеж построения дворца или целого города, руководить армией и многое, многое другое.

Светлый день солнечной стороны жизни официальных властителей, сильных мира сего базировался на ночной стороне нин-дзюцу Иннин. И если Ёнин строили планы и занимались прогнозированием ситуации в стране, Иннин как раз и были действующими шпионами. Эти люди долгое время воспринимались как тени, оборотни, ночные духи, потому что никто, как ни пытался, не мог настичь и пленить их. Они умели запутывать следы, отводить глаза, выступали под различными личинами, прикидываясь то торговцами, то нищими ронинами, а то и владетельными даймё.

Они сочиняли себе правдоподобные легенды, часто меняли грим, достигая в искусстве перевоплощения такого мастерства, какого никогда не знали прославленные актеры театра Кабуки. О мастерах Иннин говорили даже, что они могут по собственному желанию представляться перед людьми подростками и глубокими стариками, изменять себе голос и рост, быть попеременно мужчиной или женщиной. Они могли подражать голосам зверей и птиц, поговаривали даже, что многие синоби обладали искусством оборотничества и, желая уйти от погони, по нескольку месяцев жили в обличье тех или иных животных. Они тренировались находиться под водой и бегать со скоростью, недоступной скаковой лошади…

Шум и голоса отвлекли почтенного Иэёси-сан от его мыслей. Паланкин остановился, и носильщики опустили его на землю. Протирая глаза, точно успел уснуть и теперь никак не мог проснуться, Иэёси-сан с трудом поднялся, опираясь на протянутую ему руку. Потянулся, сгибая и разгибая поясницу, быстро растер ягодицы.

И только после этого огляделся вокруг. Замок Дзатаки был по-прежнему достаточно надежным и крепким, таким, каким старый монастырский сторож запомнил его со времен Ода и Хидэёси.

Довезшие его до замка молодые самураи радостно озирались по сторонам, отвечая на приветствия и перебрасываясь беззаботными фразами с местными красотками, работавшими возле ворот.

Подле Иэёси-сан выстроился присланный из замка караул, и в сопровождении уже знакомых ему самураев и новых, одетых в коричневую форму с гербами, он пошел в сторону крыльца, отмечая про себя, что