стало быть, для этого у них была своя цель. Свой хитрый расчет. А на что могли рассчитывать синоби, засылая своего воина в самое сердце клана Токугава? Явно не для того, чтобы этот воин спокойно прохлаждался».

В том, что лесная дева — воин синоби, сомневаться не приходилось. Мало того, в пещере на цепях хитрецы синоби могли держать только вскормленных соком безумия и порошками забвения самых опасных, кровожадных и страшных демонов тьмы, которых создавал когда-либо человеческий разум. Вскормленная зельем ямабуси, девка была одной из тех, кто в одиночку способен вырезать целый гарнизон, брызжа слюной и рыча, точно целая стая чертей. Воин-убийца, который ночью получал порошок силы, входил в ритуал соблюдения безумия, убивал и крушил, а утром приползал чуть живым к ногам своих хозяев за следующей порцией жизни.

Его передернуло.

С другой стороны, дева уже достаточно долгое время не получала свое снадобье, это было заметно по ее внешнему виду, а значит, возможно, была бессильна. Или бессильной она только казалась? Иэёси-сан помнил исходящую от незнакомки силу и невольно прикусил губу. Дева была опасна настолько, что к ней не стоило не только подходить, с ней нельзя было жить в одном замке, на одном острове, в одном мире.

Должно быть, старый Дзатаки слишком сильно насолил синоби, если они придумали для него такую западню, припасли столь страшный конец.

Или, быть может, старый сторож Иэёси-сан выжил из ума, утратив ясность мысли? Иэёси-сан воздел очи к потолку, где взгляд его тут же упал на крупного мохнатого паука, мирно ткущего свою паутину.

— Вот и ответ. — Иэёси-сан в отчаянии повалился на приготовленное ему ложе, семья Хаттори дает четкий знак, что она взялась за уничтожение клана Токугава. Возможно, не основного сегунского, но ветви его сводного брата Дзатаки. На потолке появился ткач времени, а значит, замок давно просматривается синоби, синоби поселились в этих стенах, пробравшись под его крышу, подобно неслышным и незаметным паукам, и теперь все они, сколько бы их ни было, сидят по углам, мирно плетя свою паутину, чтобы по первому же сигналу сбросить ее на головы приютивших их господ Токугава.

Но кто же даст этот сигнал? И сколько в действительности шпионов мрака пробралось в дом? Иэёси-сан понимал, что синоби давно знают о его приезде, а значит, его убьют. На этот раз точно убьют, чтобы даже ненароком не выдал их тайны, не раскрыл умысла.

Иэёси-сан облизал пересохшие губы и снова посмотрел на паука, символизирующего легендарную семью Хаттори.

«С другой стороны, — продолжал он рассуждать сам с собой, — Дзатаки быстрее обезглавит его, если он будет тупо молчать». Иэёси-сан уже один раз призывал так князь Асано, находящийся в родстве с Тайку, и Иэёси-сан целый месяц, от новолуния до смерти луны, жил в его замке в Ако, рассказывая о традициях синоби. Тогда, расставаясь с гостеприимным Асано-сан, он еще подумал, что неплохо было бы вот так же устроиться в каком-нибудь замке, где его станут кормить за его побасенки.

Теперь он проклинал эту свою дурацкую просьбу, вопреки здравому смыслу дошедшую до слуха одного из многочисленных богов.

Да, он должен был рассказывать Дзатаки о синоби, зная, что в любой момент ему в шею может врезаться наточенная звездочка или в подушке окажется отравленная игла. Он должен был говорить, но при этом никто не объяснил ему, что именно он может рассказать Дзатаки, а что обязан скрыть.

Иэёси-сан почувствовал себя несчастным.

Паук остановился в середине паутины, приседая на скрюченных лапах, словно борец сумо перед решительным рывком.

«Что ж, попробую для начала рассказать им о клане Хаттори, синоби из Ига, — решил он, продолжая следить за пауком. — Попробую так, и будь что будет».

Глава 19

Предсказуемый плен

Покидая свой дом, веди себя так, как будто видишь врага.

Старая японская пословица

Когда Юкки получила тайную депешу от матери с просьбой встретиться на празднике «Бамбуковой осени» в храме бодхисатвы Дзидзо[40], этот праздник отмечается поздней весной, когда бамбук меняет листву, желтея и сбрасывая старые покровы, она уже знала, что та не преминет похитить ее. Да и чего другого следовало ожидать от вечно строящей козни и плетущей интриги Осибы.

Поклониться Дзидзо, без сомнения, следовало любой замужней женщине, желающей подарить мужу здорового наследника, но здесь Юкки безусловно кривила бы душой, ведь официально они только недавно поженились, а значит, не было никакого основания полагать, что один из них не способен к деторождению.

Тем не менее мать ждала, а следовательно, что-то нужно было предпринять, поэтому она наплела Минору что-то о страшных снах, якобы преследовавших ее последнее время, и о дурном предчувствии, связанном с предстоящей беременностью и родами.

На самом деле Юкки ничего не стоило выйти из тела и в мгновение ока оказаться в замке Осибы, где она могла с ходу влезть в шкуру первой подвернувшейся под руку служанки, но Осиба всерьез боялась, что в один прекрасный день талантливая дочка, не разобравшись, выбьет из тела ее собственную душу.

Юкки была вынуждена признать, что подобный исход более чем вероятен и что она почти никогда не знает заранее, в кого вселится. После того как душа отделяется от тела и начинает скользить над землей, набирая скорость, в ней не остается ни жалости, ни любви, ни разума. Душа просто хочет снова оказаться в мягком и теплом теле, и ей наплевать, чье это будет тело. Перед мысленным взором появляется пылающая мишень, и ты летишь туда, позабыв обо всем на свете. Толчок, и ты на месте — новое тело, новая жизнь или новая смерть. Потому как кто его на самом деле знает, где ты очнешься — в мирных покоях дворца или на поле боя, для новой жизни ты влетел в чужое тело или для очередной смерти?

Весна в тот год выдалась жарковатая, так что Юкки заранее страдала, предвкушая тяготы пути и всегдашние ворчания матери, которой не нравился муж дочери Минору и его родители Арекусу и Фудзико. А значит, снова начала бы пилить за то, что когда-то, еще в возрасте шести лет, она проявила характер, настояв на браке с красавчиком Минору. На самом деле Юкки отлично понимала, чем питается материнская ненависть, и про себя смеялась над некогда самой красивой женщиной Японии, вечно остающейся в дураках.

Подумаешь, большое дело, теща не любит своего зятя, да, если разобраться, таких случаев сколько листьев на деревьях. Но ее мама ненавидела Минору не