пальцем, откашливается, брызгает слюной, или подчас очень шумлив. Ему все мнится, что смеются именно над ним, указуют на него или ведут себя так, чтобы унизить его, провести, выказать пренебрежение[2481]; ему кажется, что все глядят именно на него; он бледнеет, краснеет, потеет от страха и досады, стараясь при этом, чтобы никто этого не заметил. Он сосредоточивается на этом, и много времени спустя это ложное мнение о перенесенном оскорблении не дает ему покоя. Монтан (consil. 22 [совет 22]) приводит пример с одним меланхоликом евреем, у которого нрав был iracundior Adria{1875} [более бурным, нежели Адриатическое море] и который был до того вспыльчивым и подозрительным, tam facile iratus [столь легко впадавшим в ярость], что никто не мог сказать, как же вести себя в его обществе.

Такие люди непостоянны во всех своих поступках, у них голова идет кругом, они неугомонны, не способны решить любое дело, они и хотят и не хотят, достаточно любого ничтожного повода или произнесенного слова, чтобы они переменили свое убеждение на противоположное, и при этом если уж они приняли однажды какое-то решение, то упрямо стоят на своем, и их трудно склонить изменить его. Уж если они возымели к чему-то отвращение или что-то им не по нраву, не по вкусу и они утвердились на этом, то склонить их к другому мнению, пусть лучшему, ни соображениями выгоды, ни советами, ни убеждениями уже невозможно; тем не менее в большинстве случаев им свойственны колебания, нерешительность, они не способны как следует что-то обдумать из-за постоянных опасений, faciunt, et mox facti poenitent (Аретей) avari, et paulo post prodigi: то щедрые, то алчные, совершив какой-то поступок, они вскоре уже раскаиваются в нем, так что в обоих случаях — сделали они что-то или не сделали — они не ведают покоя, нуждаются ли в чем-то или обладают им, при удаче или промахе, в любом случае их не покидает тревога, и они чувствуют вскоре усталость, но все еще ищут перемен; неугомонные, непостоянные, неустойчивые, они не в силах оставаться долго на одном месте:

Romae rus optans, absentem rusticus urbem

Tollit ad astra[2482]

[В Риме тебя восхищает деревня, поедешь в деревню —

Рим превозносишь до звезд];

долго бывать в одной и той же компании и сохранять постоянство в любом деле или предприятии:

Et similis regum pueris pappare minutum

Poscit, et iratus mammae lallare recusat[2483]

[Или, как царский сынок, ты требуешь, чтобы жевали

Пищу тебе, и, на мамку сердясь, ты бай-бай не желаешь];

сперва как будто доволен, но вдруг уже недоволен; они — как человек, который искусан блохами и потому не может заснуть и ворочается в постели с боку на бок, их не знающие покоя умы мечутся, будучи не в силах на чем-либо остановиться, — им недостает терпения дочитать до конца книгу, сыграть хотя бы одну-две партии, прогуляться хотя бы одну милю, усидеть час на одном месте; воодушевление в тот же миг сменяется унынием; увлекшись каким-нибудь начинанием, они от одного сказанного слова уже обескуражены и теряют к нему охоту.

Страстные до крайности, Quicquid volunt, valde volunt, если уж они чего-нибудь возжелали, то неистово этого добиваются; всегда неугомонные и изо всех сил чего-то домогающиеся, недоверчивые и боязливые, завистливые, зложелательные, то расточительные, а то бережливые, но большей частью скаредные, брюзжащие, сожалеющие, недовольные и постоянно жалующиеся, недоброжелательные, раздражительные, injuriarum tenaces, несклонные прощать оскорбления, быстро возбуждающиеся, неистовые во всех своих фантазиях, неприветливые в разговоре, неспособные на грубые комплименты, но угрюмые, хмурые, печальные, суровые; постоянно cogitabundi, погруженные в размышления, чрезвычайно напряженно сосредоточенные и схожие с той Меланхолией, которую нарисовал Альберт Дюрер[2484], — в виде печальной женщины, опершейся на руку и с остановившимся взглядом, не обращающей внимания на свою одежду и пр.; некоторые считают их поэтому заносчивыми, простоватыми, глуповатыми или наполовину безумными и пр., подобно тому как абдеритяне думали о Демокрите, но все же притом весьма сметливыми, глубоко постигающими, рассудительными, мудрыми и остроумными: ибо я разделяю мнение одного благородного человека[2485]{1876}, сказавшего: «Меланхолия более, нежели любой темперамент, способствует человеческой проницательности» и совершенствует размышления более, нежели любой из крепких напитков или испанский херес. Эти люди отличаются в некоторых отношениях особой глубиной суждений, хотя в других случаях, подобно non recte judicant inquieti [охваченному страстью человеку не способны судить здраво], говорит Фракасторо (lib. II de Intell. [кн. II об интеллекте]). И, как характеризует это Аркулан (cap. 16 in 9. Rhasis [гл. 16 Комментария к сочинению Разиса]), Judicium plerumque perversum, corrupti, cum judicant honesta, inhonesta; et amicitiam habent pro inimicitia [их суждение обычно извращено и искажено, поскольку честность они принимают за бесчестность, а друзей — за врагов]; они способны обидеть своих лучших друзей и не осмеливаются оскорбить своих врагов. Они большей частью малодушны, et ad inferendam injuriam timidissimi, говорит Кардано (lib. VIII, cap. 40 de rerum varietate [кн. VIII, гл. 4 о разнообразии вещей]), и обычно несклонны кого-либо обидеть; если же им случается зайти слишком далеко в словах или поступках, или упустить из вида какое-либо незначительное дело или обстоятельство, или забыть о нем, они ужасно мучаются и выдумывают тысячи подстерегающих их вследствие этого опасностей и неудобств, ex musca elefantum [превращая муху в слона], стоит только этой мысли прийти им однажды в голову; любое благоприятное известие, рассказ, сулящее удачу событие приводит их в чрезвычайный восторг, они вне себя от радости, но опять-таки любая самая незначительная препона, плохая весть, поступок, ложно истолкованный как оскорбление, утрата, опасность огорчают их сверх всякой меры, повергают в отчаяние, приводят в замешательство, в глубокое уныние, они изумлены, охвачены нетерпением, пребывают в крайнем расстройстве, всего опасаются, всех подозревают. И при всем при том многие из них отчаянно легкомысленны, опрометчивы, беззаботны, готовы к тому, что их могут убить, поскольку не ведают никакого страха и таящейся угрозы и, согласно Геркулесу Саксонскому[2486], «отличаются подчас такой смелостью, что некоторые из них осмеливаются в одиночку прогуливаться ночью по безлюдным и опасным местам, никого не боясь».

Они склонны влюбляться, и их легко пленить[2487]: Propensi ad amorem et excandescentiam (Монтальт, cap. 21 [гл. 21]), они быстро воспламеняются, души в ней не чают, любят нежно,