Шрифт:
Закладка:
Omnes se terrent aurae, sonus excitat omnis[2462].
[Ныне любых ветерков, любого шума пугаюсь.]
Другой нигде не появляется по причине застенчивости, подозрительности и робости; «ему милее мрак ночной, несносен свет дневной»[2463], как и несносно сидеть на освещенных местах, его шляпа в таком случае надвинута на глаза, ибо он не желает по доброй воле ни видеть, ни быть на виду (Гиппократ lib. de Insania et Melancholia [кн. о безумии и меланхолии]). Он не осмеливается появиться в обществе из опасения, как бы с ним не обошлись дурно, не осрамили или как бы он в своем поведении или речах не зашел слишком далеко, или еще как бы он, чего доброго, не захворал; ему кажется, что каждый что-то против него затаил, хочет поднять его на смех или замышляет что-то недоброе. Они <меланхолики> большей частью «боятся, что на них навели порчу, что они одержимы бесом или отравлены своими врагами», и они подозревают в этом подчас самых близких своих друзей; «ему кажется, будто кто-то внутри него то ли говорит, то ли обращается к нему и извергает яд»[2464]. У Кристофера а Веги (lib. II, cap. 1 [кн. II, гл. 1]) был пациент, испытывавший такого