— Я ещё ничего не сделал.

— А я вижу, что сделаешь, — она вновь спокойно откинулась обратно, — в глаза смотрю и понимаю, как ты и сказал.

— Что ты понимаешь? — Аврелия развернулась к нему и посмотрела прямо в глаза, застыв на несколько секунд.

— Что будь я твоим врагом — я бы тебя боялась.

* * *

— Где мальчишка? — Уильям бесцеремонно зашёл в комнату к госпоже, разложившейся в кресле.

В её обители, стоящей на лестничных пролётах между уровнями, было особенно уютно — там не было кровати, но было шикарное, по меркам Нового мира, тканевое кресло, одноместный диван, расположившийся у стены, столик с вазой у входа, рабочий стол с записями, стул, пара тумб, в одной из которых наверняка было что-то вроде сейфа, но главное: все стены были обвешаны тканью, коврами или одеялами — чтобы температура была достаточной для того, чтобы ходить разутым.

— А мне-то по чём знать? — сладко потянувшись, ответила она.

— Потому что вчера ты нихрена не ответила, лишь улыбнувшись в ответ, а сегодня я уже не могу найти его по всей станции.

— Раз такой догадливый — чего не догадался, где он?

— Догадался. Именно за этим здесь: где живёт эта девочка и что не так с её отцом?

— То ли контузило, то ли ранение, то ли просто, — она подставила ладонь к голове и прокрутила ей, — мозги от войны помутнели — всякое бывает.

— Ваша война кончилась двенадцать лет назад — пора бы выздороветь от психоза.

— Для большинства — да. Для станций Жан Дрепо — нужной тебе, эль Эглис и… Мулен, кажется… Да. Вот для них война не кончалась ещё очень долго — их всё время выбивали те Крысы, что не сбежали на юг, их тоннели начало подтапливать и разваливать из-за взрывов, а мёртвые по весне семьдесят второго и вовсе устроили им ад. Нет, я не оправдываю чужой психоз — просто сам факт. Не будешь хоть спрашивать, почему некоторые не ушли оттуда, а? Почему четырнадцатилетняя девочка стала шлюхой?

— Нет, — оскалился тот.

— Вот и отлично.

— Но спрошу другое: что такого мог бы натворить её отец, чтобы она не пришла к тебе на станцию?

— Чаще всего — он её просто бьет. Я сказала, чтобы она не появлялась в таком виде клиентам, потому… Тебе стоило бы это видеть, вообще-то — мрак, а не ссадины…

— Это то, с чего стоило бы начать ещё вчера, — Уильям развернулся и уже собирался входить прочь, отдёрнув занавеску. — Это же нужно так — иметь свору амбалов в подчинении, но не послать их просто поговорить с отцом девочки, чтобы тот перестал её избивать… Потрясающе, блять.

— Ой, а ты решил пойти и строить из себя Мать Терезу? Сюда не от хорошей жизни идут, знаешь ли. Поймай любую или любого и спроси об их проблемах — у каждого будет к тебе историй на весь день, — говорила Мария, лишь слегка повернув голову. — Единственное, что я могу и буду им обеспечивать: условия и безопасность на моей станции. А остальное — ни твоё мнение, ни их жизнь за этими стенами — волновать меня не должно. Убирайся!

Старик не ответил ничего и удалился из помещения — он прекрасно понимал, что если бы ей — женщине, убившей и спасшей наверняка больше жизней, чем он сам — было бы нечего сказать, то она бы просто промолчала, наслаждаясь победоносной тишиной. Спрыгнув на рельсы жёлтой станции, он зашагал в сторону юга — к станции Жана Дрепо. До вечера четверга оставалось ещё шестьдесят два часа.

Глава 18. Выпивая с живым мертвецом

— Ты обещал.

— Ничего я тебе не обещал.

— Вейлон, у меня ещё нет проблем с памятью: семь лет назад, пятьдесят четвёртый год, октябрь — мы тогда ещё впервые с тобой в Техас пошли.

— Вообще ничерта не помню о том походе в Техас.

— Ты не умеешь врать — хватит отмазываться.

— С чего ты?..

— Начинаешь матерится всякий раз, когда пытаешься из-за вранья быстрее закончить разговор.

— Я… — он на секунду замолчал. — Вот засада.

На дворе стоял конец ноября, две тысячи шестьдесят первый, вечер. Двое мужчин сидели в домике на дереве одного небольшого лагеря близ Дарема, Северная Каролина. Заходящие внутрь люди время от времени люди интересовались различными товарами первой необходимости — медицинским спиртом, дезинфицирующими средствами, бинтами. В обмен приносили стрелы и дичь, что после должны были пойти на обмен в другом, ещё более мелком поселении, что откровенно не успевало подготовится к зиме.

Вейлон сидел и, в привычной себе манере, молчал, перебирая барахло на продажу, подшивая или отчищая свою одежду, заплетая волосы в длинную густую косу. Но больше всего двадцатидевятилетнего Уильяма забавляло то, насколько бережно его попутчик и спаситель обходился со своей пушкой — за все те годы и километры, что они прошли вместе, им пришлось сменить ни один десяток стволов, обменивая старые на новые, перепродавая нуждающимся, просто отдавая за гроши или еду в голодные времена, но со своим револьвером Папа Медведь не расставался ни за какую цену.

SmithWesson 625-7: сорок пятый калибр — идеальный для того, чтобы при попадании в голову гарантировать уже одним выстрелом скорую смерть; металлический, отполированный до блеска ствол, на коем сохранилась заводская надпись с логотипом компании-производителя; чёрная пластиковая ручка вместо оригинальной деревянной, что не только улучшала хватку, но и служила куда дольше; барабан на шесть пуль с механизмом выбрасывания «лунных» (шесть патронов) и «полу-лунных» (три патрона) клипс, который позже был немного модифицирован и, благодаря более широкому кольцу, спокойно выкидывал простые, неукомплектованные патроны; вечно поднятый предохранитель слева от взводного механизма, в половине секунды и одном движении большого пальца сохранил свою шершавость; и даже мушка прицела всё ещё имела на себе пару люминесцентных полос, накапливающих солнечный свет, чтобы можно было целиться при плохом освещении — любой сознательный американец, взглянув на тот револьвер, сказал бы, что его только-только достали с какого-нибудь прочного сейфа и открыли ему дивный Новый Мир, но нет — модель Вейлона была ещё из прошлого тысячелетия.

— Отдам завтра, — тихо сказал тот, вернув барабан на место. — Если позволишь, конечно.

—