количестве 4000 человек, и Морозини решил продолжить осаду, однако почти сразу столкнулся с мятежом: императорские войска из Брунсвик-Ганновера наотрез отказались воевать дальше. Недовольство распространялось почти так же быстро, как и болезнь, поэтому у Морозини не осталось иного выхода, кроме как объявить всеобщую погрузку на корабли.

Однако и тогда он не мог смириться с унижением и сразу вернуться в Венецию. Еще одной, пусть самой скромной победы достаточно, чтобы восстановить его честь и дать его подданным право приветствовать его как героя. Крепость Мальвазия (Монемвасия) в юго-восточной части Пелопоннеса, одна из немногих крепостей, оставшихся у турок на большой земле, отлично послужила бы для этой цели. Увы, удача, улыбавшаяся генералу, к дожу обратила хмурое лицо. К замку, выстроенному практически на неприступной высокой скале, можно было подобраться лишь по узкой тропе, ширина которой почти на всем ее протяжении составляла не более метра, что было бесполезно для осаждающего войска. Единственной надеждой служил артиллерийский обстрел, и Морозини приказал соорудить две огневые позиции; но еще до окончания работ его самого поразила болезнь. Передав командование генералу-проведитору Джироламо Корнаро, он отплыл домой в январе 1690 г., больной и безутешный; его ждала бурная встреча, которой он едва ли был в состоянии насладиться, и долгий период выздоровления на собственной вилле.

Корнаро был достойным и более удачливым преемником. Он взял Мальвазию и поднял над ее зубчатыми стенами знамя Венеции – впервые за 150 лет; затем, узнав, что османский флот движется через архипелаг, он поплыл на север ему навстречу и рассеял турецкие корабли у Митилены, причинив флоту султана значительный ущерб. Вновь вернувшись на Адриатику, он устроил внезапную атаку на Валону, захватил ее и разрушил ее укрепления. Он еще находился там, когда заболел лихорадкой и через два дня умер. Это была самая настоящая потеря, оказавшаяся тем серьезнее, что Доменико Мочениго, взявший на себя роль главнокомандующего, проявил себя слабым полководцем: в 1692 г. он попытался отвоевать Канеа, а когда до него дошли всего лишь необоснованные слухи о том, что к Морее подходит вспомогательный турецкий флот, полностью отказался от всей этой затеи.

Столкнувшись с перспективой, что столь великолепно начатая война с турками может так позорно застопориться, венецианцы вновь обратились к своему дожу за активным руководством. Морозини, которому было уже семьдесят четыре года, так до конца и не восстановил здоровье, однако, когда его попросили вновь принять на себя командование, согласился без колебаний.

Накануне отплытия, в среду 24 мая 1693 г., он прошел вместе с молчаливой процессией в собор Святого Марка, одетый в роскошную, расшитую золотом мантию капитан-генерала и с жезлом в руке. Говорят, что многие его подданные возражали против жезла как «слишком явного символа власти в свободном республиканском городе», но это не помешало им громко приветствовать Морозини из всех окон, когда после мессы он вышел, чтобы совершить церемониальный обход площади и пройти под несколькими триумфальными арками, специально возведенными по этому случаю.

На следующий день он в сопровождении карабинеров и алебардщиков, знаменосцев, военного оркестра и трубачей, патриарха и священников, синьории, прокураторов Святого Марка, папского нунция и иностранных послов, сената и, наконец, своей семьи и друзей торжественно проследовал от Монетного двора на углу Пьяццетты вдоль берега канала к дальней части Кастелло, где его ожидала парадная барка «Бучинторо», на которой его повезли через лагуну, запруженную богато украшенными гондолами, – вначале в церковь Сан-Николо ди Лидо для последней молитвы перед отъездом, а затем на его галеру. Едва он ступил на борт, как якорь подняли, и корабль с развернутыми парусами и фигурой льва святого Марка на носу вышел из порта Лидо и направился к Мальвазии, где уже собралась основная часть флота[353].

После столь славного отплытия последняя кампания Морозини оказалась некоторым разочарованием. Турки за зиму и весну укрепили оборонительные сооружения и в Канеа, и в Негропонте. Из-за встречных ветров Морозини не предпринял еще одну попытку пройти через Дарданеллы, а турецкий флот тем временем держался от него подальше. Морозини усилил гарнизоны в Коринфе и еще в одной-двух крепостях Мореи, прогнал несколько кораблей алжирских пиратов и наконец, чтобы не возвращаться совсем уж с пустыми руками, взял Саламис, Идру и Спеце, а затем отправился в гавань Нафплиона на зиму. Однако вскоре стало ясно, что перенесенное напряжение не прошло для него даром: весь декабрь он постоянно страдал от болей, вызванных камнями в желчном пузыре, и 6 января 1694 г. скончался.

Провожали его останки с ожидаемым размахом: вначале в Нафплионе, где его сердце и внутренние органы передали венецианской церкви Сан-Антонио, а затем в Венеции, в базилике Санти-Джованни-э-Паоло, откуда его прах отвезли в церковь Санто-Стефано для погребения. Здесь место его последнего упокоения отмечено резной надгробной плитой; однако величайший памятник Морозини находится не здесь, а в самом Дворце дожей, где в дальнем конце Зала выборов возвышается огромная триумфальная арка из мрамора, достающая почти до потолка и украшенная шестью символическими картинами Грегорио Ладзарини. Она не представляет собой ничего выдающегося ни в архитектурном, ни в художественном смысле[354] и потому выглядит еще более не к месту в таком неожиданном интерьере; однако мало какой памятник лучше демонстрирует уважение, с которым Венеция относилась к последнему из своих великих воинов-дожей, и благодарность, которую она испытывала к нему за то, что он хотя бы на несколько лет сумел отчасти восстановить ее прежнюю уверенность в себе.

Неизбежная задача сменить Франческо Морозини на троне дожа легла на плечи Сильвестро Вальера, сына того самого Бертуччи Вальера, который недолгое время занимал тот же пост около сорока лет назад. С момента избрания стало ясно, что от него не ждут исполнения военных обязанностей Морозини; многие венецианцы решительно республиканских взглядов, как бы сильно они ни восхищались личностью Морозини, тревожились из-за потенциально опасной концентрации гражданской и военной власти в руках одного человека, и не желали, чтобы случай с Морозини стал прецедентом. Соответственно, в клятве нового дожа указали, что отдельное избрание капитан-генерала в будущем может быть временно приостановлено лишь с согласия четырех из шести советников дожа или двоих из трех глав Совета сорока; и даже тогда оно должно получить одобрение сената и двух третей Большого совета при кворуме не менее 800 членов. Эти предосторожности оказались более чем адекватными: никогда больше в истории республики ни один дож не отправлялся на войну.

Пост главнокомандующего доверили Антонио Дзено, который отплыл следующим летом и 7 сентября 1694 г. высадил около 9000 человек на острове Хиос. Остров уже мог похвастаться большой численностью христианского населения –