с одной стороны широко прямо в ночь. Буран по-прежнему рычал, и переливавшаяся в рыже-багровых отсветах бурлящая снежная масса составляла одну из стен их убежища. Снежинки рубиновыми бабочками порхали тысячами под мрачным потолком и потухали в самой глубине пещеры. И удивительно, буран, бешено ворвавшись извне, сразу стихал и совсем ласково касался щек прохладным ветерком. От сухого тонкого песочка, устлавшего пол пещеры, даже тянуло теплом. Спинами черных жуков-гигантов лоснились вылезающие из песка плоские глыбы. На одну из них, поближе к костру, отечески нежно Молиар усадил обессиленную девушку и постарался, чтобы она поудобнее прислонилась спиной к стенке пещеры, которая оказалась теплой и удобной.

Сам Молиар демонстративно выдвинулся вперед и всем своим задиристым видом говорил: «Пусть я забияка, но забияка опасный. В обиду девушку не дам!»

Костер, разожженный из коряг, которые всегда еще с осени неведомая милосердная рука притаскивает в подобные пещеры-убежища путешественников во всех горных странах, где проживают таджики, — дымил, шипел смолой, плевался оранжевыми искрами, но давал тепло. Один из сидевших по ту сторону костра, видимо, основательно распарился. Он сбросил с плеч мешок и сдвинул с потного лба малахай.

И теперь уже не осталось никаких сомнений. С трепетом страха и ненависти Моника убедилась, что перед ней сам вождь вождей Пир Карам-шах.

Он имел изможденный вид, почернел, ужасно как-то одряхлел. Однако поглядывал он из дыма и языков огня костра злобным горным духом.

Обычная суховатая усмешка покривила его тонкие губы, когда он заговорил:

— Куда же следует ее высочество со своей пышной свитой? — он едва заметным движением подправил лежавший на его коленях винчестер, — то же нервно сделал его спутник — человек с низко приспущенной на черное от загара и копоти дорожных костров лицо синей чалмой, — и продолжал: — Такая дорога! Кони не выдерживают. Люди не выдерживают! А ослы выдерживают и… принцессы. Ха!

Он расхохотался хрипло, истерически и сделал движение погладить подбородок.

И Молиар, и его спутники сразу напряглись, рванулись к вождю вождей Но тут же обмякли, сникли. Они увидели, что рука Пир Карам-шаха, мертвенно бледная, слабая, упала на колено. Она даже не дотянулась до подбородка. Вождь вождей мог еще иронизировать, петушиться, но он предельно ослабел, выбился из сил. Теперь все выжидали. Трещали сучья в огне, громко хрупали сеном ишаки, отогнанные от холода в темный угол пещеры. Пылающие светляки порхали в их огромных печальных глазах.

— Вы же выбрались из Мастуджа не без нашего содействия. И вот мы застаем вас здесь в этой роскошной уютной михманхане, — заговорил Сахиб Джелял. Он уже оправился от приступа «тутека» и немного отдохнул. — Вы с удобством расположились здесь. Вы первыми разожгли костер. Вы — хозяева. Мы позже вступили под кров пещеры — мы ваши гости. Что ж, будь хозяева и гости тысячу раз недовольны друг другом, они остаются хозяевами и гостями.

Никто, видимо, больше не хотел говорить. Все прислушивались к треску хвороста в очаге, к реву и завываниям бурана.

В глубокой нише, вырубленной бог весть когда в граните каким-то путешественником, теплился желтый язычок каменного светильника. Такой светильник в приютах путешественников обязательно есть и стоит здесь испокон веков, быть может, со времени Александра Македонского. Стоит он, заправленный маслом из кунжутного семени и ждет странника, чтобы затеплиться огоньком и согреть души и сердца. А рядом стоит тыквенная бутыль с маслом. Тут же, на камне, припасены даже кремень и огниво. Так горы заботятся о людях.

— Бросьте! Гостеприимство Востока — чепуха, сказки, — чуть обнажив полоску желтых зубов, проговорил Пир Карам-шах. — Мы в состоянии войны. Я не отказался от войны.

Пока в разговор вступал один лишь Сахиб Джелял. Борода его просушилась и снова пошла кольцами, а сам он выглядел величественно и высокомерно. А такому вести переговоры очень к лицу.

— Винтовка, что у вас в руках, — война. Чирак вон тот, в нише, — светоч мира. Светильник возжигают хозяева гор. Они говорят: войны порождаются спесью и жестокостью. А что война перед вечностью?

— Хочу напомнить, — вкрадчиво заговорил доктор Бадма, — мы шли из темноты, а вы сидели на свету, как на ладони у нас. А что касается оружия, то оно у нас тоже есть. — Он провел пальцами по еще влажному, заиндевевшему дулу карабина. — Горы не прощают нарушителям обычая. На овринге не стреляют. Возмездие покарает того, кто нарушает закон гор.

Раздражение у Пир Карам-шаха все еще искало выхода:

— Хорош буддийский монах-миротворец с винтовкой.

— Отличный карабин, — и Бадма еще раз провел пальцем по дулу. — Стреляет точно. Но вы стрелять не начнете. Вы считаете, что еще многого не сделали в своей жизни. А если вы не начнете, не будем стрелять и мы.

— Жить хочется, а? — пискнул по-птичьи Молиар. Он никак не мог согреться.

— И ты здесь! — Очевидно, лишь теперь Пир Карам-шах разглядел и узнал Молиара. А тот схватился за оружие и воскликнул:

— Мсти сделавшему тебе добро!

— Осторожно! — остановил его Сахиб Джелял. — Даже вора называют «братец», если есть к нему дело.

— Отложим оружие! Спокойно! — властно проговорил Бадма. — Никто из нас не виноват, что дорога из Мастуджа в Афганский коридор одна-единственная. Мы с вами уже разошлись, и снова затевать драку нечего.

Поморщившись, вождь вождей слабым голосом протянул:

— Вам нужна тишина тайны. Начнется стрельба — и сюда явятся афганцы, и вы не попадете на Памир, а вы идете на Памир.

Но доктор Бадма уже не слушал его. Он по обыкновению размышлял вслух:

— Такие люди, скажем, искатели приключений, любят жизнь. Очень любят жизнь. Господин Пир Карам-шах воображает себя сверхчеловеком, и ему очень жаль себя: какой артист погибает! И как! От случайной пули. На дне пропасти, среди камней. Брр! Значит, стрелять господину Пир Карам-шаху не хочется, да и бессмысленно. И первым он стрелять не начнет.

— Сущность обстановки ясна, — проворчал вождь вождей. — Но и вы стрелять боитесь. Вам невыгодно привлекать внимание кого бы то ни было. Вам еще предстоит перейти Ваханскую долину, а это не просто.

Он говорил, но в его голосе звучала безмерная апатия. Казалось, если бы его сейчас подталкивали к пропасти, он едва ли оказал бы сопротивление. И даже память о страшной участи его гурков не заставила бы его бороться. Голова Пир Карам-шаха склонилась на грудь.

— Что ж! Так и будем сторожить друг друга всю ночь? — усмехнулся Бадма. — Мне лично это не доставляет удовольствия. Распорядитесь лучше. Этот ваш спутник очень горяч.

Пир Карам-шах что-то вполголоса сказал человеку в синей чалме, и тот нехотя положил винтовку рядом с собой. Из шерстяной тряпки,