– Для меня… очень важное, если хочешь! – с трудом проговорил он. – Все дело в том, что через два дня назначена моя свадьба… Прошу тебя…

Мне показалось, что прямо смотревшие на меня глаза графа подернулись тонкою пленкой слез.

Создавшееся положение было столь необычным и трогательным, что я не мог остановиться перед решением разбудить полковника Никонова, уже крепко спавшего после весело проведенной ночи.

Полковник проснулся, и, увы, мое ходатайство за графа Бобринского на этот раз представилось не столь легким. Правда, добрейший Николай Михайлович в результате все же изменил свое первоначальное распоряжение, но после долгих уговоров…

Судьбе было угодно, чтобы в качестве его обратного спутника в Севастополь снова оказался я, а не граф Бобринский, полный радостных надежд на скорое соединение с любимой женщиной. Спустя какой-нибудь час он вместе с бароном Франком явился на пристань, дабы проводить нас.

– Через каких-нибудь несколько дней увидимся! – говорили нам Франк и Бобринский при прощании. – Даем вам слово, что выедем из Одессы со следующим рейсовым пароходом!

– Да, да скорее приезжайте!.. А ты, граф, вези и милейшую графинюшку…

Полный самых радужных надежд, граф Бобринский весь сиял от счастья. Бедный милый и, по-видимому, не на шутку влюбленный в эти минуты граф… Разве мог он тогда чувствовать, какие горькие неприятности ждут его в ближайшем будущем и что не через два дня, а лишь через месяц ему удастся соединиться с любимой женщиной, и не в Одессе, а на турецком острове Халки?.. Не приходило в голову и нам с добрейшим полковником, что новое свидание с провожавшими нас друзьями-однополчанами тоже произойдет не в ближайшие дни, а через несколько долгих и полных всяких тревог месяцев…

Возвратившись в Севастополь, мы стали ожидать прибытия нашего военного груза из Одессы и в то же время понемногу готовиться к скорому отбытию на фронт. В течение этих нескольких дней ожидания сидеть безвыездно в Севастополе было скучно… Имея больших друзей в Балаклаве – семью полковника Мессароша, – я решил в одно из ближайших воскресений направиться к ним на дачу. Мой неизменный приятель поручик В.Р. Вольф[682] с охотою согласился мне сопутствовать.

Балаклава от Севастополя не за горами, а потому, проведя в доме моих знакомых все воскресное утро, мы к обеденному часу уже возвратились обратно и тотчас же направились в севастопольское Морское собрание. Когда мы туда прибыли, его буфетная и столовая залы были уже переполнены флотскими и сухопутными офицерами, пребывавшими в самом хорошем настроении. Все столики были заняты, повсюду раздавались беззаботный смех и веселые шутки, проворная прислуга не успевала подавать кушанья и откупоренные бутылки.

С трудом отыскав свободное место, я кое-как втиснулся в небольшую компанию знакомых мне офицеров и принялся за еду. С аппетитом съел суп и уже готов был приняться за второе блюдо, как кто-то неожиданно и нервно опустил мне руку на плечо, и чей-то знакомый голос, в котором слышалось беспокойство, негромко назвал меня по имени и отчеству.

Я вздрогнул и обернулся. За моим стулом стоял член Государственной думы В.М. Пуришкевич, выражение лица которого – и без того всегда нервного и подверженного тику правого глаза – не предвещало ничего доброго. Пуришкевич был бледен как полотно и всею своею фигурой выявлял крайнее душевное волнение.

– Идите за мною в салон!.. Я должен вам сказать нисколько слов… И притом очень важных.

Я поспешно встал и последовал за Владимиром Митрофановичем. Кругом все было так же шумно и весело, гремел молодой смех и звенела посуда. Сделав быстро нисколько шагов в сторону салона, где должна была произойти наша беседа, Пуришкевич, по-видимому, не выдержал и, снова ухватив меня за руку какою-то мертвою хваткой, почти прошипел мне на ухо:

– Одесса сдана!.. Сдана большевикам… Французы отошли в Румынию… Понимаете?!

Совершенно опешив, я собрался что-то ответить, но популярный в свое время русский трибун не дал мне открыть рта и почти скороговоркой продолжал:

– Французы отошли на Румынию, понятно вам это? Пароход, шедший после оставления Одессы в Севастополь, потерпел аварию у Балаклавы… Здесь уже находится один из его пассажиров… Он приехал из Балаклавы автомобилем и знает все подробности…

При этих словах Владимир Митрофанович указал мне на приличного вида господина, стоявшего в дальнем углу салона, и повел меня к нему навстречу. Мы познакомились.

– Это мой старый сотрудник! – сказал Пуришкевич. – Прошу вас немедленно же направиться с ним к коменданту крепости генералу Субботину[683], которому мой приятель доложит все подробно… Скандал невероятный!.. Вот вам и французы с греками!..

Я поспешно двинулся исполнять поручение Владимира Митрофановича, чувствуя в эту минуту, что у меня самого пошла кругом голова.

Было воскресенье, и проникнуть немедленно к коменданту оказалось не таким простым и легким делом. Пришлось немало потрудиться и поговорить в штабе крепости, так как генерал Субботин отдыхал после обеда, и нам удалось увидеть лишь его начальника штаба. Спеша и волнуясь, я передал ему сообщение Пуришкевича. К моему величайшему удивлению, генерал принял его более чем спокойно и, добродушно улыбнувшись, сказал:

– Ну, это что-то не так!.. Милейшего Владимира Митрофановича, по-видимому, плохо информировали… Во всяком случае, известия эти во много раз преувеличены… Как же может быть Одесса сдана, когда мы об этом еще ничего не знаем? Разве это возможно в действительности?! Нет, дорогой мой, здесь что-то не так!..

Я ничего более не сказал генералу и, представив ему господина, прибывшего из Одессы, молча удалился…

К величайшему несчастью и горю, правда оказалась на стороне Пуришкевича, а не спокойного и добродушно настроенного генерала: все то, что еще накануне представлялось невероятным и диким, способным даже возбудить негодование и насмешки оптимистов, – сегодня оказалось горькою действительностью. Одесса находилась в руках красных…

Прошло всего еще несколько дней – и злой рок перепутал все наши карты и на севере Крыма: обещавшие через месяц очистить весь юг и торжественно двинуться на Москву французы и греки поспешно бежали, и их флот навсегда покинул наши черноморские берега… Севастополь был эвакуирован добровольцами.

«Немедленно выезжайте в Новороссийск и явитесь военному губернатору генералу Кутепову» – это мне телеграфировал штаб полка, в данную минуту неизвестно где пребывавшего… Собраться мне было нетрудно – и в тот же день я уже плыл с эвакуировавшимися штабами в новом направлении.

Новороссийск… Только тот, кто сам был непосредственным участником всего того, что творилось в нем в эти кошмарные дни, может понять, в какую обстановку я попал немедленно же после моего прибытия из Севастополя. Достаточно лишь упомянуть, что первую ночь – и