Вольтера, Руссо). После честного изложения факторов, приведших к Французской революции, Кольридж пришел к выводу, что голос народа — это не голос Бога; что народ мыслит страстными абсолютами, и ему нельзя доверять власть;73 и что лучший путь к реформам лежит через совесть и действия образованного и собственнического меньшинства.74 Как правило, лучшим руководством к правильным действиям, как в политике, так и в других сферах, является Библия, поскольку в ней содержатся все важные истины истории и философии. «От трудящихся классов не требуется большего, чем это», и «возможно, в целом нежелательно….. Но вы…. как люди, принадлежащие к высшим слоям общества», должны также знать историю, философию и теологию. Противоядием от ложной государственности является история, как «сопоставление настоящего с прошлым и привычка вдумчиво сопоставлять события нашего века с событиями прошлого».75

В «Светской проповеди» (1817) продолжено обращение к «высшему и среднему классу» как лучшим проводникам разумных реформ и защитникам от «софистов и поджигателей революционной школы».76 Но в книге признавались и некоторые современные беды: безрассудное раздувание национального долга, крестьянство, погружающееся в нищету, труд детей на фабриках. Кольридж отмечал «глупость, самонадеянность и экстравагантность, которые последовали за нашим недавним беспрецедентным процветанием; слепые практики и ослепляющие страсти спекуляций в коммерческом мире, с косяком показных глупостей и чувственных пороков». Он оплакивал подверженность новой деловой экономики периодическим подъемам и депрессиям, что приводило к краху и всеобщим страданиям.77

Он рекомендовал провести несколько базовых реформ. «Наши производители должны согласиться на регулирование».78 особенно в отношении детского труда. Государство должно признать своими «позитивными целями»: 1. Сделать средства существования более легкими для каждого человека. 2. Обеспечить каждому из своих членов надежду на улучшение своего положения и положения своих детей. 3. Развитие тех способностей, которые необходимы для его человечности, т. е. для его рационального и нравственного бытия».79 Он призывал к организации лидеров всех профессий для изучения социальной проблемы с точки зрения философии и выработки рекомендаций для общества; и эта «национальная церковь должна финансироваться государством».80

В конце своей «Светской проповеди» Кольридж признал, что никакая чисто мирская или светская мудрость не может решить проблемы человечества; только сверхъестественная религия и Богом данный моральный кодекс могут обуздать присущую людям склонность.81 Зло настолько врождено в нас, что «один только человеческий разум…» «недостаточен для того, чтобы восстановить здоровье воли».82 Он призывал к смиренному возвращению к религии и к полной вере в Христа как Бога, умершего для искупления человечества.83

В 1815–16 годах Кольридж написал или продиктовал некоторые «Очерки моей литературной жизни и мнений» для использования в предполагаемой автобиографии. Этот том так и не был завершен, и Кольридж опубликовал наброски в 1817 году под названием «Литературная биография» (Biographia Literaria), которая сегодня является наиболее доступным источником информации о мыслях Кольриджа в области философии и литературы. Она удивительно последовательна и ясна, если учесть, что большая ее часть была написана во время отчаяния из-за пристрастия к опиуму, накапливающихся долгов и неспособности обеспечить образование сыновей.

Он начал с отказа от ассоциативной психологии, которая когда-то его увлекала; он отверг представление о том, что все мысли — это механический продукт ощущений; они, по его мнению, дают нам лишь сырье, которое «я» — помнящая, сравнивающая, продолжающая жить личность — перерабатывает в творческое воображение, целенаправленное мышление и сознательное действие. Весь наш опыт, осознанный или нет, записывается в памяти, которая становится хранилищем, из которого разум — осознанно или нет — черпает материал для интерпретации настоящего опыта и освещения текущего выбора. Здесь, конечно, Кольридж следовал за Кантом. Десять месяцев, проведенные в Германии, превратили его не только из поэта в философа, но и из детерминиста-спинозиста в кантианца со свободной волей. Здесь он полностью признал свой долг. «Труды прославленного мудреца из Кенигсберга… более, чем любая другая работа, одновременно оживили и дисциплинировали мое понимание».84

От Канта Кольридж перешел к фихтевскому возвеличиванию самости как единственной непосредственно познаваемой реальности, через гегелевское противопоставление и объединение природы и самости, к шеллинговскому подчинению природы и разума как двух сторон одной реальности, в которой, однако, природа действует бессознательно, тогда как разум может действовать сознательно и достигает своего высшего выражения в сознательных творениях гения. Кольридж свободно заимствовал у Шеллинга и часто пренебрегал упоминанием своих источников;85 Но он признавал свои общие долги и добавлял: «Для меня будет счастьем и честью, если мне удастся сделать саму систему [Шеллинга] понятной для моих соотечественников».86

Последние одиннадцать глав «Биографии» представляют собой философскую дискуссию о литературе как продукте воображения. Он различал фантазию и воображение: фантазия — это воображение, как, например, воображение русалки; Воображение (Колридж писал с большой буквы) — это сознательное объединение частей в новое целое, как в сюжете романа, организации книги, создании произведения искусства или формировании науки в систему философии. Эта концепция стала инструментом для понимания и критики любого стихотворения, книги, картины, симфонии, статуи, здания: насколько продукт обладает или не обладает структурой — сплетением соответствующих частей в последовательное и значимое целое? На этих страницах Кольридж предложил философскую основу для романтического движения в литературе и искусстве.

Свою сложную «Биографию» он завершил острой критикой философии Вордсворта и его поэтической практики. Правда ли, что высшая философия жизни может быть найдена в образах и мыслях самых простых людей? Является ли язык таких людей лучшим средством поэзии? Нет ли принципиальной разницы между поэзией и прозой? По всем этим вопросам поэт и критик расходились вежливо, но остро и эффективно. Затем он завершил свое выступление исцеляющим поклоном мудрецу из Грасмира как величайшему поэту со времен Мильтона.87

XII. ВОРДСВОРТ: КУЛЬМИНАЦИЯ, 1804–14

После нескольких незначительных скитаний семья Вордсворта переехала (1808) из коттеджа Дав в более просторный дом в близлежащем Аллан-Бэнке. Там поэт расцвел как садовод-пейзажист, окружив дом растениями и цветами, которые резвились под грасмирскими дождями. В 1813 году семья окончательно переехала в скромное поместье Райдал Маунт в Амблсайде, в миле к югу от Грасмира. Теперь они жили в достатке, у них было несколько слуг и несколько титулованных друзей. В этом же году лорд Лонсдейл добился назначения Вордсворта распространителем марок графства Уэстморленд; эта должность, сохранявшаяся до 1842 года, приносила поэту дополнительно двести фунтов в год.