Шрифт:
Закладка:
Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожать в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов.
Мой ответ: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам. Война неумолима, и она приносит поражение в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебания. Если кто-либо в наших рядах допустит колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда. Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно являются они вольными или невольными врагами. Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были.
Просьба довести до сведения командиров и комиссаров дивизий и полков, а также до Военного совета Балтфлота и командиров и комиссаров кораблей».
Первый замнаркома внутренних дел Меркулов был в тот момент членом военного совета Ленинградского фронта...
4 сентября командующий Резервным фронтом Жуков докладывал Сталину и начальнику Генштаба Шапошникову о подготовке Ельнинской операции. Сообщил, что создается выгодная ситуация для удара, что подтверждается показаниями перешедшего на сторону Красной армии немецкого солдата.
Сталин недовольно заметил:
— Вы в военнопленных не очень верьте, спросите его с пристрастием, а потом расстреляйте.
Жуков, заканчивая разговор, попросил:
— Прошу вас разрешить немедленно арестовать и судить всех паникеров, о которых я докладывал.
Сталин с готовностью поддержал командующего фронтом:
— Мы приветствуем и разрешаем судить их по всей строгости...
Как и следовало ожидать, жестокие приказы развязали руки рьяным службистам и откровенным садистам.
5 июля военный прокурор Витебского гарнизона военюрист 3-го ранга Глинка докладывал военному прокурору Западного фронта диввоенюристу Румянцеву:
«Вчера, 4 июля, мною арестован и предан суду военного трибунала бывший начальник тюрьмы Глубекского района Витебской области, ныне начальник Витебской тюрьмы, сержант госбезопасности, член ВКП(б), который 24 июня вывел из Глубекской тюрьмы в Витебск 916 осужденных и следственно-заключенных.
По дороге этот начальник тюрьмы Приемышев в разное время в два приема перестрелял 55 человек, а в местечке около Уллы, во время налета самолета противника он дал распоряжение конвою, которого было 67 человек, перестрелять остальных, и было еще убито 65 человек.
В этих незаконных расстрелах начальник тюрьмы сам принимал участие с револьвером в руках. Свои действия объясняет тем, что якобы заключенные хотели бежать и кричали: «Да здравствует Гитлер!»
Гарнизонный прокурор описал ситуацию в городе:
«Тревога и паника усилились еще и тем, что в городе стало известно, что ответственные работники облорганизации эвакуируют сами свои семьи с имуществом, получив на железнодорожной станции самостоятельные вагоны. Когда я об этом заявил в обкоме партии, мне сказали, что эвакуацию семей ответственных работников якобы разрешил ЦК компартии Белоруссии...
Милиция работает слабо, НКВД также сворачивает свою работу. Все думают, как бы эвакуироваться самому, не обращая внимание на работу своего учреждения...»
Военные советы фронтов получили право санкционировать смертные приговоры и немедленно приводить их в исполнение (см.: Печенкин А, Черный день Красной армии // Независимое военное обозрение. 2003. № 6). Этим правом командование фронтов пользовалось очень широко. За первые три с половиной месяца войны расстреляли больше десяти тысяч красноармейцев.
Причем устраивались показательные казни.
Начальник Главного управления политпропаганды Красной армии армейский комиссар 1-го ранга Мехлис, который почти всегда точно угадывал желания вождя, 7 июля предписал военным советам 22-й, 20-й, 21-й, 4-й и 13-й армий:
«Наиболее характерные приговоры в отношении красноармейцев и младших командиров с высшей мерой наказания разрешаю печатать в изложении в армейских и дивизионных газетах. В одном номере запрещаю печатать больше одного приговора.
Наиболее злостных дезертиров и паникеров, осужденных трибуналом, разрешаю в зависимости от обстановки расстреливать перед строем.
В последнем случае хорошо подготовиться. На месте обязательно присутствие представителей ПУАРМа, прокуратуры, трибунала и особого отдела. С директивой ознакомить прокуратуру, трибунал и 3-й отдел (НКВД)».
Легкость, с которой можно было расстреливать, неминуемо привела к тому, что стали убивать невиновных.
14 июля начальник управления политпропаганды Юго-Западного фронта бригадный комиссар Михайлов доложил Мехлису:
«Отдельные командиры совершают самочинные расстрелы. Так, сержант госбезопасности... расстрелял трех красноармейцев, которых заподозрил в шпионаже. На самом деле эти красноармейцы разыскивали свою часть.
Сам сержант — трус, отсиживался в тылу и первый снял знаки различия.
По-бандитски поступил лейтенант... 61-го стрелкового полка 45-й стрелковой дивизии. Он самочинно расстрелял двоих красноармейцев, искавших свою часть, и одну женщину, которая с детьми просила покушать...»
12 декабря бригадный комиссар Михайлов вновь доложил:
«Военный прокурор Юго-Западного фронта представил мне данные, свидетельствующие об имеющих место случаях превышения власти, самочинных расстрелах и рукоприкладстве со стороны отдельных командиров частей по отношению к своим подчиненным.
Нередко эти действия совершались в пьяном состоянии, на виду у красноармейских масс и местного населения...
Интенданту фронта в трехдневный срок представить мне на утверждение мероприятия по контролю отпуска и распределения алкогольных напитков в частях, которые обеспечили бы полное устранение фактов получения алкоголя больше положенной нормы кем бы то ни было из командиров...»
Нормы выдачи алкоголя были строгими. Но умелые старшины делили водку так, что пьющий командир получал столько, сколько хотел.
22 августа Сталин подписал постановление ГКО «О введении водки на снабжение в действующей Красной Армии»:
«Установить, начиная с 1 сентября 1941 г., выдачу 40-градус-ной водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцам и начальствующему составу первой линии действующей армии».
Дискуссия о том, нужно ли давать солдатам водку, шла давно. В начале XX века царское правительство пришло к выводу, что спиртное вредит войскам. В Русско-японскую войну наши солдаты и офицеры слишком много пили: войскам, находившимся в заграничном походе, полагалась винная порция. Поэтому в 1908 году в солдатских буфетах и лавках запретили продавать крепкие напитки.
Когда началась Первая мировая война, император Николай вообще запретил продажу водки. Военный министр Владимир Сухомлинов боялся, что мобилизованные на войну солдаты проделают «длинный путь к театру военных действий в винном угаре». Так и получилось. Призывники громили питейные заведения, где перестали отпускать водку, и дико напивались. Погибло больше полутысячи человек (см. Независимое военное обозрение. 2001. № 48).
Сначала сухой закон действовал только в губерниях, где было объявлено военное положение. В остальной части страны крепкие напитки продавались в ресторанах первого класса. Кроме того, беспрепятственно торговали вином и пивом. Разумеется,
