– Там, в отличие от России, живут шведы. Чтобы такая экономика работала, надо иметь шведскую историю и быть шведом. Мы не шведы. Меня Лимонов звал выступать перед нацболами. Я туда не пошел, потому что слабо верю в возможность нормальной дискуссии с этими ребятами. Атмосфера атаки, изначального ощущения, что они всё знают, – идти туда выступать бессмысленно. Кто из них будет меня слушать? Я экономикой занимаюсь 35 лет. Я много знаю и про Запад, и про экономику, и про реформы. Ну давайте о чем-то содержательном поговорим! А они про свое: бить богатых, отбирать ценности у буржуинов… Это неинтересно.

– Лимонов, конечно, поскучней Прилепина будет…

– Лимонов – яркий талантливый человек, большой писатель. Его замечательная книга «Это я, Эдичка» – одна из лучших книг русской литературы XX века. А насчет политики… Он либо врет, либо не понимает. Вся его идиотическая программа – она ужасная. Безграмотная совсем.

– Вся его политика – это, как мне кажется, пиар его как писателя.

– А ребята идут в тюрьму. Ну как это? Я о цене. Это ужасно. За что? За какую Россию? Ради чего они сидят? «Catcher in the rye» – надо не давать детям падать в пропасть, а он – дает. И пихает еще.

– Я вычитал у него такой message: парень в провинции никогда не сможет заработать на квартиру.

– Почему? Это полный бред.

– У такого парня небольшой выбор: в банду, в менты, в чиновники или в политику.

– Бред.

– Что значит – бред? Ведь нету же в стране социального лифта.

– Лифта действительно мало. Но идти в банду совершенно необязательно. Проблема есть с лифтом, – но идти в нацболы!..

– Вот говорят, что если бы сейчас из деревни приехал новый Шукшин, то он не поступил во ВГИК и не смог бы его закончить, по деньгам.

– Это неправда.

– Гм…

Бессмертие

– Давай лучше вернемся к тебе. Тебя с детства тянуло к литературе. Ты на даче у какого-то партийного начальника читал вслух Окуджаву, «Настоящих людей очень мало, та-та-та, на Россию одна моя мама…» И дядя тебя одернул: «Это неправильные стихи, мальчик!» Меня интересует эта метаморфоза – клерк проснулся утром и осознал, что он – жук.

– Это один из моих любимых рассказов Кафки.

– И ты у меня вот такой жук. Ты у меня с этим ассоциируешься.

– С жуком?

– Ну конечно. Мальчик ходил в банк, ходил, ходил, и все думали, что он так и на пенсию уйдет из банка. Ан нет! Человек переродился. Стал другим. Сюжет величайшей красоты.

– Сюжет хороший, да… Но про себя могу сказать, что я, в отличие от многих писателей, очень живу во времени. В своем времени. Некоторые писатели волнуются – а что будут думать о них после их смерти? Мне это непонятно. Что будет потом – мне не очень интересно, потому что этого «потом», скорей всего, не будет. Мы не знаем ни одного писателя XVII века. Мы знаем из русской литературы прошлых веков Пушкина, Толстого, Достоевского. Ну и Чехова.

– А Гоголя?

– Извини, и Гоголя.

– А я б Гоголя вычеркнул.

– Я Гоголя обожаю, но это неважно. Через 200 лет никого уж не помнят. А через 500 лет кто остается? Ну Данте. Так что идея остаться в поколениях мне кажется идиотской.

– Данте был весь в политике, что твой Лимонов.

– Идея быть великим после смерти не очень меня занимает. Поэтому мне всегда хотелось писать то, что актуально сегодня. И я бы активно занимался публицистикой и даже из банка бы ушел – если был бы какой-то на это спрос. Но сегодня в обществе нет спроса на публицистику. По разным причинам, объективным и субъективным. Сегодня публицистику никто не читает, она никому не интересна.

– Но тебя-то читают!

– Да, меня читают…

– Вот!

– А если бы я написал совсем резко, то еще больше бы читали. Ну и потом, я же «олигарх», интересно, что эти гады богатые думают… Может, это время настанет – когда в этом будет смысл… Когда статьи будут реально влиять на общественную жизнь. Не просто скандал чтобы был (как в случае с Прилепиным) – а влияние! Но человек с моим статусом и моей биографией не может в нашей стране быть моральным авторитетом. Вот почему я не стал писателем.

Я вот написал очень важный текст двадцать лет назад – так никто ничего не помнит! Я написал летом 1991 года о реформах, о том, что нам надо делать в экономике, о том, что делать нам, команде Гайдара, если мы войдем в правительство. Статья была опубликована, там все было написано: про рубль конвертируемый, приватизацию и так далее. Тогда ее читали, всем было интересно. А сейчас даже никто не помнит, что была такая статья! Ни один человек не помнит! А как это было важно тогда! Вот сейчас публицистику о том, как надо жить, о коррупции, – писать бессмысленно. Спроса нет! Но он появится. Достаточно быстро: через год-два. На серьезную публицистику и серьезные идеи. А сегодня его нет… Притом что у нас много талантливых людей. Мне, скажем, очень нравится, как пишет мой одношкольник Леня Радзиховский или Дмитрий Орешкин. Блестящие, умные, глубокие – и еще пишущие хорошо. А кто их читает, кроме меня и еще десятка читателей-писателей? И вот у меня дилемма: встать рядом с ними, и может, у меня получится не хуже, – или остаться в банке и заниматься тем, чем мне все-таки интересно заниматься? Ну хорошо, допустим, я ушел из банка и начинаю заниматься публицистикой.

– Вот, вот! Подошли к самому главному.

– Подошли. Но я чувствую, что это сегодня неактуально.

– Но из банка ты можешь уйти, есть на кого лавку оставить?

– Да ну о чем ты говоришь! Я тут давно суперактивной роли не играю. Из банка мне уйти очень легко. Только смысла нет…

– Ну почему? Ты бы мог медитировать, мог бы поехать в Ясную Поляну. Чтоб скандалить с женой, как Лев Николаевич, и чтоб она тебя заставляла переписывать текст, как ей надо.

– Скучно это.

– Чем ходить в банк каждый день, ты мог бы уехать на месяцок куда-то в ашрам или в монастырь, на гору взойти, как Моисей, и там поститься сорок дней. Может, тебе бы открылись какие-то каналы связи с космосом.

– Может быть. Но я как-то в это не верю.

– Ты, значит, как-то сильно застрял в этой нашей действительности.

– Я к этому отношусь совершенно спокойно. Я не жертвую всем своим временем ради банка. Я собираю живопись и трачу на это много времени. Я читаю. Я много езжу. Я свободен. Я сейчас делаю именно то, что