цензового избирательного права, то есть ограниченного доступа к избирательным участкам с учетом имущественного ценза. Только самые богатые люди пользовались правом голоса, поэтому риск политического перераспределения собственности был весьма ограничен. Сегодня международный неопроприетарный правовой режим дополняет конституционную защиту прав собственности и в некотором смысле служит заменой цензовой системы. Отказ от прозрачности иногда оправдывается тем, что данные о владении собственностью могут быть использованы в неблаговидных целях диктаторскими правительствами. В Европе, однако, этот аргумент не имеет большого веса. Европейские банки уже давно делятся информацией с налоговыми органами своих стран, которые пользуются репутацией нейтральных систем, где верховенство закона не оспаривается. Аргумент о том, что прозрачность ведет к злоупотреблениям со стороны правительства, напоминает Монтескье, обладателя весьма прибыльной должности президента Парламента Бордо, который выступал за сохранение юрисдикционных привилегий дворянства на том основании, что централизованная правовая система неизбежно приведет к деспотизму.

Потенциально более убедительный аргумент, который сыграл ключевую роль в отказе от общеевропейской налоговой системы, заключается в том, что налоги в Европе уже слишком высоки, и только интенсивная фискальная конкуренция между правительствами удерживает их от неограниченного роста. Помимо того, что этот аргумент антидемократичен, он имеет множество других проблем. Если бы европейцы могли голосовать за единые налоги в рамках общей демократической ассамблеи, отнюдь нет уверенности, что они проголосовали бы за неограниченное повышение налогов. Не менее вероятно, что они проголосовали бы за другую налоговую систему: например, за систему, в которой высокие доходы и крупные состояния облагались бы более высокими налогами, чтобы облегчить бремя низшего и среднего классов (бремя, создаваемое постоянным увеличением косвенных и прямых налогов и взносов на заработную плату и пенсии). Не забывайте, что среди этих же европейских государств было достаточно доверия для создания общей валюты и мощного Европейского центрального банка, имеющего право создавать триллионы евро простым большинством голосов Управляющего совета, при минимальном демократическом контроле. Отказ от прозрачности собственности и единых демократических налогов особенно опасен, поскольку он также оставляет сам ЕЦБ в положении проводящего монетарную политику без надежных данных о распределении богатства в Европе и его эволюции.

В принципе, прогрессу в повышении прозрачности после финансового кризиса 2008 года должны были способствовать заявления, сделанные на различных международных саммитах (таких как G8 и G20) о необходимости борьбы с налоговыми гаванями и фискальной непрозрачностью. Некоторые страны действительно предприняли конкретные шаги: например, в 2010 году в США был принят Закон о соблюдении налогового законодательства в отношении иностранных счетов, который в теории требует от финансовых учреждений по всему миру передавать соответствующим налоговым органам всю информацию о банковских счетах и активах своих клиентов. На практике, однако, такие меры не заходят достаточно далеко, и ничего не было сделано для замены банков-кастодианов публичным финансовым реестром. Однако предпринятые на сегодняшний день усилия показали, что прогресс возможен при наличии адекватных санкций, таких как угроза аннулирования лицензий швейцарских банков на деятельность в США (что помогло устранить некоторые из наиболее вопиющих злоупотреблений). В этом отношении Европа, к сожалению, больше выделяется своими декларациями о добрых намерениях, чем реальными действиями. Одной из важных причин этого является то, что все решения по налоговым вопросам в Европейском союзе тормозятся правилом единогласия.

В последние годы Европа пострадала от ряда финансовых и фискальных скандалов. Например, в ноябре 2014 года, как раз в момент вступления Жан-Клода Юнкера в должность председателя Европейской комиссии, разразилась история LuxLeaks. Международный консорциум журналистов опубликовал просочившиеся документы за период 2000-2012 годов, которые показали, как правительство Люксембурга заключило ряд конфиденциальных соглашений (называемых налоговыми письмами) с частными фирмами. По условиям этих соглашений, заключенных в частном порядке, крупные компании получали право платить налоги ниже официальных ставок (которые в Люксембурге и так были довольно низкими). Так случилось, что премьер-министром Люксембурга с 1995 по 2013 год был не кто иной, как Жан-Клод Юнкер, который также занимал пост министра финансов великого герцогства и президента Еврогруппы (совета министров финансов Еврозоны).

Никто не удивился, узнав, что Люксембург поощряет уклонение от уплаты налогов, и это открытие не помешало Европейской народной партии, альянсу христианско-демократических и правоцентристских партий, выдвинуть Юнкера своим кандидатом на пост председателя Комиссии, но масштабы этой практики поражают воображение. В главе 12 я отметил, что китайские налоговые органы не публикуют никаких данных, свидетельствующих о том, что они действительно обеспечивают соблюдение мнимого налогового кодекса. То, что происходило в Люксембурге, не сильно отличалось от этого. Пойманный с поличным, Юнкер признал факты дела. Он объяснил по существу, что, хотя с моральной точки зрения эти действия, возможно, были не очень удовлетворительными, они были совершенно законными в соответствии с налоговым законодательством Люксембурга. В нескольких интервью европейским газетам он оправдывал свои действия тем, что Люксембург сильно пострадал от деиндустриализации в 1980-х годах и ему нужна новая стратегия развития страны. В итоге он выбрал стратегию, основанную на банковском секторе, "налоговом демпинге", финансовой непрозрачности и выкачивании налоговых поступлений у соседей Люксембурга. Однако он пообещал больше так не делать, и ведущие партии Европейского парламента (включая не только его собственную правоцентристскую партию, но и либералов и социал-демократов, заседающих в левоцентристском парламенте) решили оказать ему доверие.

Аналогичные консорциумы журналистов впоследствии раскрыли и другие скандалы, включая Swiss Leaks в 2015 году и Panama Papers в 2016-2017 годах, которые раскрыли широко распространенное использование налоговых гаваней и другие оккультные практики. Эти разоблачения продемонстрировали масштабы мошенничества даже в странах с репутацией эффективного налогового администрирования, таких как Норвегия. Используя данные из Swiss Leaks и Panama Papers в сочетании с норвежскими налоговыми отчетами (которые были предоставлены для изучения) и данными случайных налоговых проверок, исследователи смогли показать, что уклонение от уплаты налогов было редкостью среди людей с небольшим состоянием, но составляло почти 30 процентов налогов, подлежащих уплате с крупнейших 0,01 процента состояний.

В конечном итоге, трудно сказать, как эти различные дела повлияли на европейское общественное мнение, особенно в случае Юнкера, который занимал высший политический пост в Европейском союзе с 2014 по 2019 год. Несомненно то, что в эти годы не было принято никаких решений по разработке государственного финансового реестра, гармонизации налогов на наиболее мобильных налогоплательщиков или, в более общем смысле, по принятию мер для того, чтобы подобные скандалы не повторились. Все это создало впечатление, что борьба за фискальную справедливость и повышение налогов на крупных экономических игроков не является приоритетом для ЕС. Это опасно, на мой взгляд, потому что неизбежно поощряет антиевропейские настроения среди низших и средних классов и провоцирует националистические и идентичные реакции, из которых не может выйти ничего