– Это возле Сент-Пола?

– Не думаю.

– Если ты сама не знаешь, куда едешь, как, по-твоему, я могу тебе помочь?

Мне захотелось вырвать у нее пилочку и воткнуть ей в нос.

– Я думала, вы подскажете мне, какая там ближайшая станция.

– Послушай, деточка: можешь раздобыть себе карту или можешь сесть на автобус до Сент-Луиса, который отправляется через полторы минуты. На твоем месте я бы поторопилась. Следующий автобус в том направлении только в восемь вечера.

Несмотря на грубость, кассирша была права. Я купила билет до Сент-Луиса.

4

И снова шоссе, снова храпящие незнакомцы и мои слабые попытки увлечься книгой, снова еда из автоматов. Поездка до Сент-Луиса заняла два дня, так что у меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять обо всех странных вещах, о которых мне поведал Салли: о сне под открытым небом, о самостоятельном поиске пропитания, о странствиях с одним рюкзаком за плечами, о сделках с дьяволом и о том, чтобы рассказывать правду только под видом выдуманных историй – об этом я думала особенно долго, потому что получается, что в таком случае ты хотя бы говоришь правду, даже если никто тебе не верит.

Потом я подумала о том, какой будет моя жизнь, если я найду папу, и меня охватило такое чувство, будто бы я развернула мятную конфету, которую хранила годами. Я понимала, что, скорее всего, он покинул нас не без причины, потому что, хотя мама никогда не говорила о нем, я знала, что она продолжает любить его. Иначе зачем ей носить его кольцо на пальце?

Я часами смотрела в окно, представляя его лицо, его голос, его руки. В моем воображении он был на полголовы выше мамы и тоже до сих пор носил обручальное кольцо, и он не стал бы дожидаться смерти, чтобы передать мне все, что знал. Я даже представляла, как он расписывается на чеке «Фрэнсис Йирли», когда угощает меня ужином в итальянском ресторане. Папа научил бы меня, как выживать в мире, как перестать тревожиться, знает ли кто-то правду обо мне или нет. Мы бы нашли друзей вроде Салли, и этого было бы достаточно. Мы с папой жили бы в доме с ковриками, салфетками и фотографиями в рамках, а по воскресеньям, когда все ходят в церковь, раздавали бы бесплатный суп в благотворительной организации.

Из автобуса я вышла в странном настроении – одновременно усталая и возбужденная, как будто точно знала, как добраться до нарисованного в мечтах воздушного замка. И только стоя в очереди за билетом на очередной автобус, поняла, что у меня в кошельке осталось только пятнадцать долларов.

Как я могла оказаться настолько глупой?

Конечно же, с точки зрения мамы она оставила мне разумную сумму. На поездку из Цинциннати до Сэндхорна требовалось не более сотни долларов. Бо́льшую часть я потратила на поездку в обратном направлении.

Я затащила рюкзак в грязную уборную, заперлась в последней кабинке и заплакала. Я осталась почти без гроша в кармане и без дома. Почему я не воспользовалась предложением Салли? Почему не послушала его?

Наплакавшись, я вышла из уборной с красными глазами, но полная решимости. Я доберусь до Сэндхорна, как это делают все оказавшиеся на мели люди – автостопом.

На улице я спросила самого симпатичного водителя такси, какого только смогла найти, как лучше всего добраться до Миннесоты.

– Я бы на твоем месте пошел по этой улице к колледжу, – сказал он, показывая дорогу. – Сейчас все студенты как раз разъезжаются по домам на летние каникулы.

Через двадцать минут я подошла к окраине кампуса с аккуратными кирпичными дорожками и ярко-зеленой лужайкой перед открытыми воротами. Повсюду были студенты: переходили из одного корпуса в другой, читали книги на скамейках в парке, играли с летающими тарелками. Из урны я достала кусок картона и написала на нем: «ДО МИННЕСОТЫ», а потом села и стала ждать. Я попыталась читать, но слова плясали у меня перед глазами и расплывались по страницам. Наконец, я закрыла книгу и снова стала думать о папе, о том, как мы будем вместе проводить выходные, крася стены в моей новой спальне. Лаванда или цвет морской волны?

Через час на мои колени упала тень.

– Я еду домой в Миннеаполис, – сказала девушка. – Можешь заплатить за бензин?

Она была высокой, загорелой и носила футболку с надписью «ВОЛЕЙБОЛ, ШТАТ МИННЕСОТА».

Я кивнула, расправила ноги и, пошатываясь, встала.

– Круто, – сказала она. – Тебе повезло. Я как раз собиралась ехать.

Ее звали Саманта, и она не горела желанием общаться, что было кстати. Я же говорила, что у меня никогда не было подруг.

Мы остановились заправиться где-то в Айове, и, вернувшись в машину, Саманта сказала:

– Двадцать баксов. Дашь десятку?

– У меня осталось только пятнадцать.

– Жаль, на пятнадцать ты далеко не уедешь. И что ты собираешься делать в Миннеаполисе?

– Найду кого-нибудь, кто подбросит меня до Сэндхорна.

Саманта как-то странно посмотрела на меня, затем завела двигатель, и мы выехали обратно на шоссе. Я достала пятидолларовую купюру и засунула ее в пепельницу, где она держала мелочь, но она ничего не сказала. В конце концов я же сказала, что помогу оплатить бензин, так что с моей стороны было бы нечестно давать задний ход, даже если она не отличалась вежливостью.

Примерно через час я сказала, что мне нужно в туалет, и, похоже, ее это рассердило.

– Не могла сходить на заправке?

– Тогда мне не хотелось.

Мы молча проехали еще несколько миль, но когда миновали знак «Уолмарта», она свернула и остановилась на парковке.

– Спасибо, – сказала я и побежала внутрь.

Выйдя наружу, я увидела свой рюкзак на пустом парковочном месте. Я не могла поверить в случившееся. Просто стояла и смотрела туда, где пару минут назад стояла машина. Зачем было давать ей деньги, если она собиралась бросить меня черт знает где?

Я вынула кошелек и снова пересчитала деньги. Десять баксов плюс кучка десятицентовиков и четвертаков. От мысли о том, что снова придется искать попутку, мне захотелось запереться в туалете и никогда больше не выходить.

«Минутку», – подумала я. Я была не виновата. Ее поступок не имел смысла. Зачем предлагать мне поездку, а потом бросать?

Может, она что-то почуяла? Впрочем, теплых чувств ко мне не питал никто из девочек в моих бывших школах.

Я глубоко вздохнула и попыталась придумать, как быть дальше. Но мне ничего не хотелось делать. Мне не хотелось находиться здесь. Вообще