— Мы днем ее проверяли на асфальте — нормально она едет! — возражает «Кречет».

— Она греется! — снова низенький.

— Сейчас плюс сорок градусов, все греется, даже он! — «Кречет» дергает подбородком в сторону «ситроена».

— У нее воздуха нет, — мямлит высокий.

Остальные бойцы, всего их шестеро, стоят поодаль и предпочитают слушать.

— Толкните ее «маталыгой», она сама воздуха накачает! — «Кречет» несгибаем.

— Лючков нет.

Похоже, это — последнее возражение.

— Снимите со сломанной машины, — кипит «Кречет.

— Когда нас выведут? — голос из толпы звучит тихо, но все замирают. Главный вопрос задан.

«Кречет» не отвечает, а оборачивается к «Аргону»:

— Да ехать они не хотят, я тебе говорю!

«Аргон» шагает вперед:

— Старший экипажа кто?

— Я! — один из бойцов, до сих пор не принимавший участия в беседе, поднимает руку.

— Ребята. Вы нужны кэпу. Он просил, — «Аргон» говорит тихо, почти вкрадчиво. — Они там держатся из последних сил. Кэп просил три машины.

Упоминание комполка мгновенно меняет атмосферу, некоторое время стоит тишина.

«Аргон» продолжает:

— Я же понимаю, что вы можете сделать машины… Сейчас не время «пятисотиться».

Повторное обвинение в трусости мгновенно накаляет обстановку.

— Никто не «пятисотится»! — кричит низенький в черной майке. — Никак три машины не получится. Сможем сделать одну.

— К утру сделаете?

«Кречет» не выдерживает, подходит к «Прозе» и говорит злым шепотом:

— Под артудар попали и трусят.

— К семи вечера завтра сделаем.

— Не получится ночью работать.

— Давайте к семи вечера две машины. А? — просит «Аргон».

Толпа молчит.

— Старший второго экипажа кто? — давит «Аргон».

— Ранило его, я буду вместо него, — подает голос еще один белобрысый боец.

— Как фамилия?

Боец представляется и добавляет:

— Я — наводчик, сам справлюсь.

— И еще: к девяти утра вывести машину на асфальт и мне доложить, как она, — вмешивается «Кречет».

На обратном пути в штаб быстро темнеет.

— Владимирыч, да выключи ты фары! — командует «Кречет».

«Проза» и так едет на противотуманках, ближний свет давно перегорел, но послушно выполняет команду. Теперь машина едет на единственном уцелевшем переднем правом габарите.

— И с этим сделай что-нибудь, — «Кречет» указывает на приборную доску.

«Проза» предпочитает сушить свое белье на передней панели — так оно сохнет быстрее. Поэтому полотенце неподалеку. «Проза» накидывает его на приборную доску. Остаток пути едут в темноте.

«Кречет» — воплощение усталости: опустившиеся уголки губ, глаз, бровей — лишь нос решительно устремлен вперед. Даже в темноте различимы красные от недосыпа глаза.

Ночная дорога забита техникой. Минивэнчик с трепетом проскальзывает между танков и грузовиков. Трепет — «Прозы». Он помнит, что у танков нет зеркал заднего вида, да и для КамАЗа «ситроен» мелковат и низковат, его легко не заметить в темноте.

«Кречет» — скептик. Семь месяцев войны без отпуска сделали его пессимистом. Он размашисто крестится на только ему видимый поклонный крест у дороги и ворчит:

— Авиация — макаки драные. Вчера первый раз попали, куда их просили.

— А что их новые прицелы, как в Сирии? Я видел по телевизор, — «Проза» радуется новой теме разговора.

— Бомбить надо с пикирования, тогда прицелы эффективны. А они с кабрирования работают. Суки! Позавчера… Александровка… Серия ФАБ-500. Все в поле вывалили. Хорошо, что не нам на голову.

— А вертолеты?

— Вертолеты получше, но им тоже сцыкотно к передку подлетать. Нет, небо — не наше.

— У американской авиации со времен Второй мировой войны есть задача… Называется «изоляция района боевых действий», — умничает «Проза». — Похоже, наши так не умеют.

«Кречет» косится на него, но молчит.

— Это — когда методично уничтожаются все мосты, станции, ПВО, и самолеты гоняются за каждым паровозом и каждым грузовиком. Полное недопущение подвоза резервов и боеприпасов, — продолжает «Проза».

— Да нет у нас столько самолетов. И ПВО хохлам так и не подавили. Трепались много, а толку нет. И не забывай — сейчас не Вторая мировая война. Сейчас на каждый танк три-четыре «джавелина», не считая других ракет и гранатометов. И на каждый вертолет столько же «стингеров».

«Прозе» нечего возразить.

На технике, которую обгоняет «ситроен», символика 3-го армейского корпуса — круг в белом треугольнике.

«Проза», как заправский диванный стратег, строит планы для всего театра военных действий:

— Наступать надо на север, имея на левом фланге Ингулец. Обойти Кривой Рог, выйти к Днепру. Тогда Запорожье и Днепропетровск окажутся как бы в тени, снабжение украинской группировки на Донбассе придется вести через Харьков. И потом, Криворожская область самая малонаселенная, и промышленность, украинские ее остатки, здесь.

— «Немцы» в наступление вот-вот пойдут, какой еще, на хер, Кривой Рог? — не соглашается «Кречет».

— Не-а, не дело, если третий АК будет затыкать наши дырки. Мы ведь удержимся? 3 армейский корпус — полноценное свежее соединение. Пусть выполняет задачу, ради которой его формировали.

— Полноценное? — зам по вооружению не хочет называть численность третьего АК.

Тридцать тысяч человек, «Проза» эту цифру знает и без него. Умолкает. Третьим в машине молчит старшина Юра. Он секретчик и сейчас всех охраняет.

— За восемь лет оперативной паузы наши сформировали две танковые армии. Где они? — недоумевает «Проза».

«Кречет» пожимает плечами.

— Помните Висло-Одерскую операцию? В январе 1945 года наши танки проходили по 80 км в сутки. Не только немцы трепетали, но и союзники! Наверняка современные танковые армии должны быть не хуже.

В зеркало заднего вида он видит, что секретчик Юра улыбается.

— Что-то не так? — спрашивает «Проза».

— Разрешите, товарищ полковник? — встревает Юра в разговор.

«Кречет» кивает:

— Валяй!

— Вы наши радиостанции видели? С длинной антенной?

— Да.

— У них дальность связи четыре километра. В городе — два с половиной. Танки прорывают фронт, допустим, сквозь все «джавелины», и что дальше? Связи нет. Сами по себе? Как?

— Куда наступать? Себе на писюн? — иронизирует «Кречет».

— Все траблы с колоннами снабжения: Киев, Чернигов, Харьков… Из-за связи. Они в засады попадают, мы же для американцев прозрачны, а связи — вызвать помощь — нет. В обороне еще нормально. Могем, — продолжает Юра.

— У танков должны быть свои радиостанции, нормальной дальности, — не сдается «Проза».

— У танков, может быть, и есть, а у остальных подразделений нет. А танки одни наступать не могут.

На минуту все умолкают.

— Говорят, у ополченцев есть нормальная связь, кустарная, но эффективная. Но запустить их образцы в крупную серию, похоже, некому, — вспоминает «Проза» чью-то статью в интернете.

— Если это правда, — сомневается «Кречет».

Слева виднеются дома Берислава. «Проза» вспоминает главного врача больницы Виктора Ивановича, его рассказ о Кирилле Орловском, рассказы своего деда. Легендарный партизанский командир скупал в НИИ опытные экземпляры сельхозтехники, скупал втридорога, но в его колхозе эта техника работала, и колхоз процветал. Но делиться этой историей «Прозе» не хочется.

— Экономику пора переводить на военные рельсы, — заключает он.

— Не объявляя войны, войны не выиграть, — и «Кречет»