Учился в Ришельевской гимназии. После окончания Одесского юнкерского училища крепостной артиллерии попал на фронт (шла Первая мировая война). Вернулся. Выступал за футбольные клубы «Вега», «Спортинг», «Российское общество спорта». Чемпион России 1913 года. В 1920 году Богемский покинул Одессу и перебрался в Прагу, где выступал за «Виктория-Жижков». Также выступал в Болгарии и Франции.

В 1945 году в Праге подвергся нападению сотрудников МГБ СССР, в результате которого пострадала его жена.

Умер в Праге в 1957 году.

Читаем у Юрия Олеши, который, кстати, играл с Богемским, Катаевым и Багрицким в одной команде:

«Я хочу только вспомнить, как стоял Гриша Богемский, в белой одежде — „Спортинга“, позируя Перепелицыну для фотографии перед матчем… просто белая одежда — белая, тонкая-тонкая нитяная рубашка и белые трусы. Тогда то, что теперь называют майкой, футболкой, называли просто рубашкой, хотя это была та же майка, футболка, обтягивающая туловище, а сейчас на Богемском кажущаяся мне прямо-таки гипсовой… На ногах у него черные чулки, завернутые на икрах неким бубликом и оставляющие колени голыми, а также и бутсы — старые, сильно разбитые, скрепленные, как скрепляют бочки, в обхват по подъему кожаными завязками.

И, странно, пока Петя наводит на него коробочку своего аппарата, он стоит с видом просто какого-нибудь репетитора… Нет, нет, приглядись… разве ты не видишь необыкновенного изящества его облика, его легкости, — секунда! — и он сейчас побежит, и все поле побежит за ним, публика, флаги, облака, жизнь!»

Бегущие облака над футбольным полем.

Так как на море шторм, то в воздухе терпко пахнет водорослями, выброшенными на берег.

Свежо.

Ветер усиливается, и кажется, что облака касаются если не головы, то верхушек каштанов.

Деревья раскачиваются, машут ветками и напоминают Сереже Уточкину мельницы на берегу солончака под Евпаторией. Тогда он впервые почувствовал, что значит оторваться от земли, взлететь и оказаться в гуще этих самых облаков, пройти их череду, быть ослепленным солнцем, а потом вновь оказаться в потоке несущихся навстречу кусков сахарной ваты.

Читаем в заметке Уточкина «В пространстве»:

«Крепко привязанное к земле человечество в течение тысячелетий тщетно стремилось оторваться от своего грустного шара и унестись ввысь, поближе к лазури и свету, но прочны были приковавшие цепи…

Ползать, влача грустную жизнь в двух измерениях — вперед или, чаще, назад, вправо или влево, — об этот фатальный удел разбивались мечты тех, кому грезилось третье измерение, гордое и прекрасное — высота… Невидимая, неуловимая воздушная стихия беспощадно уничтожала все попытки слабого человека завладеть ею.

В этой вековой борьбе, казалось, для людей был единственный исход — поражение.

Кажется, я всегда тосковал по ощущениям, составляющим теперь мою принадлежность, проникшего в воздух.

Мне часто случалось летать во сне, и сон был упоителен.

Действительность силой и яркостью переживаний превосходит фантастичность сновидений, и нет в мире красот, способных окрасить достаточно ярко красоту моментов, моментов, могущих быть такими длительными».

Конечно, появление на футбольном поле Уточкина в составе ОБАК было не случайным. Кроме того, что это был одаренный спортсмен и превосходный нападающий, который обладал феноменальным рывком и редким по мощности ударом, безусловно, он был, говоря современным языком, медийным лицом.

На Уточкина шли, как шли на циклодром, чтобы увидеть его фантастические спурты, так шли и на футбол, чтобы увидеть своего кумира в действии.

Пенальти, если до него доходило дело, Сергей Исаевич превращал в целый спектакль, финал которого был предсказуем, но экспозиция, завязка и кульминация могли иметь массу вариантов, что приводило зрителей в неописуемый восторг.

Итак, Уточкин устанавливал мяч на одиннадцатиметровой отметке, загадочно улыбаясь при этом голкиперу и одновременно бросая почтительно-куртуазный взгляд в сторону рефери. Затем неспешно отбегал на линию удара, приглашая при этом жестами зрителей соблюдать тишину и порядок, не отвлекать его и голкипера, не в меньшей мере, от предстоящего одиннадцатиметрового. Над стадионом повисала непривычная для футбольного матча тишина.

Сосредоточивался перед разбегом, мог даже закрыть глаза, бормоча что-то невнятное при этом — то ли вознося молитву футбольным богам, то ли произнося заклинание, чтобы ноги не подвели, чтобы голкипер допустил ошибку, чтобы внезапный порыв ветра не скривил выверенную до миллиметра траекторию движения мяча.

Замирал на мгновение и, навалившись всем телом вперед, начинал движение. По мере приближения к мячу скорость нарастала, и казалось, что вся мышечная масса атлета сейчас найдет выход в том единственном и точном ударе, который всегда отличал Уточкина-пенальтиста. Однако в самое последнее мгновение происходило нечто необъяснимое — добежав до мяча и занеся для того самого страшного по своей мощи удара правую ногу, он имитировал одиннадцатиметровый в левый угол ворот, а пробивал опорной левой ногой в правый угол. При этом вратарь был обречен лишь наблюдать за тем, как мяч влетает в пустой створ ворот, тогда как сам он падал в противоположном направлении, словно вся сила энерции валила его с ног, делала его порыв спасти положение бессмысленным и беспомощным.

А Уточкин тем временем уже совершал круг почета по футбольному полю, приветствовал беснующихся болельщиков, большинство из которых так и не поняли, что же произошло.

Получается, что перехитрил.

Обманул.

Впрочем, обманом это, конечно, не было, но было трюком, демонстрацией высшего мастерства, когда неожиданное, парадоксальное решение становится результатом артистичности, остроумия и филигранной техники, что вызывает восхищение и уважение.

Такие же круги почета он любил совершать и на циклодроме после окончания своего очередного победоносного заезда, когда, по воспоминаниям В. П. Катаева, «богатые люди занимали лучшие места в первых рядах, против ровной дорожки у самого финиша, обозначенного толстой белой чертой. Люди менее денежные обычно занимали места возле старта. Остальные наполняли деревянные трибуны, чем выше, тем дешевле. А самые неимущие — мальчики, мастеровые, заводские рабочие, рыбаки — покупали входные билеты и сами себе отыскивали ненумерованные места где бог пошлет, чаще всего на самой верхотуре с боков, над крутыми, почти отвесными решетчатыми виражами трека, сколоченными из реек лучшего корабельного леса, что делало их несколько похожими на палубу яхты».

Вид спорта — велосипед, футбол ли — тут был не важен. Важно было то, что чудеса совершались здесь и сейчас, на глазах публики, и невероятное, оно же немыслимое становилось реальностью.

О том, что испытывал Сергей Исаевич в такие минуты, минуты высшей славы и всеобщего обожания, можно лишь догадываться. Конечно, сохранял здравомыслие и самоиронию, конечно, соблюдал спокойствие и хладнокровие, по крайней мере пытался это делать, оставаясь самим собой, но давление славы было слишком велико, и противостоять ему было непросто в первую очередь психологически.

Сохранился интересный фельетон «Женщина из толпы», написанный С. И. Уточкиным для газеты «Южная мысль» в 1911 году. Читаем текст, который многое нам говорит об