В результате столкновения у Уточкина была сломана челюсть, разорвана нижняя губа и переломаны ребра.

Сергею Исаевичу хватило недели, чтобы восстановиться, вновь выйти на циклодром и продолжить побеждать.

Постоянно ходя по грани, он был при этом уверен в том, что адреналиновый коктейль был полезен для душевного здоровья не только ему, но и всем, кто попадался на его жизненном пути, видел в этом способ уйти от рутины и повседневности, а также указать окружавшим его путь выхода из обыденности.

Причем порой подобные встряски носили едва ли не хулиганский характер.

Вот как описал одну из подобных «смешных» историй, происшедших с ним в детстве, сам Сергей Уточкин:

«Однажды вечером, сидя на скамеечке у ворот, сделав военный совет, мы (с двоюродным братом Спиридоном) порешили перетянуть канат на высоте 1 фута от земли через тротуар улицы к ближайшему дереву и скамье, на которой мы сидели. Затем я высказал опасение, что упавший может оказаться большим и что необходимо выработать план самозащиты, который, по моему мнению, может заключаться только в бегстве. „А так как ты знаешь, — говорил я Спире, — что взрослые бегают быстрее, чем мы, то потому нам следует перетянуть второй канат и сидеть уже за ним“. Когда падение совершится, разъяренный преследователь бросится на нас, и, может быть, второе падение даже отобьет охоту продолжать преследование.

Подобная идея пришлась по вкусу, и через мгновение мы сидели на корточках и привязывали второй канат.

То, что потом случилось, превзошло наши самые смелые ожидания. Эффект получился необычайный. Сидя на корточках, мы увидели приближающуюся группу, состоявшую из пяти лиц. Впереди шествовал офицер с двумя дамами, а позади — офицер под руку с барышней в красивом розовом платье и соломенной шляпке. Вдруг Спирка делает порывистое движение и говорит:

— Надо предупредить.

Я схватил его за рукав и дрожащим от страстного ожидания голосом прошептал:

— Сиди!

И очарованными глазами при свете мигающего газового фонаря, мерцавшего в отдалении, я следил за плавным приближением наших жертв к месту гибели. Прикосновение первой тройки имело самые разрушительные последствия. Неестественно взмахнув руками, ринулись вперед головой вниз две дамы. Офицер, державший одну из них за руку, пытался удержать ее. Не прошло и одного мгновения, как они все трое, оглашая нашу тихую до того улицу криками ужаса, беспомощно барахтались на земле. Мгновенным движением офицер оставляет розовенькую барышню. Стремительно бросившись на помощь и зацепившись, в свою очередь, перелетает через головы пострадавших сопутников. А над ними в позе ужаса замерла прелестная розовая барышня в соломенной шляпе. О том, что может быть, я не думал. Пораженный необыкновенным результатом чудесного изобретения, я умирал от смеха. Смеялся бесстыдно и громко, смеялся до того, что не мог встать. С полными слез глазами смотрел на стремительно убегающего Спирку и продолжал безумно хохотать.

Быстро поднялся офицер, упавший первым, огляделся по сторонам, нагнулся, ощупал руками канат, обернулся в мою сторону и как тигр прыгнул на меня. Я замер и в страхе забыл о спасательном содействии второго каната.

Последний не выдал.

Я видел перед собою свирепые, вытаращенные глаза офицера, который бросился на меня.

И в тот момент, когда я считал себя уже погибшим, офицер, взвиваясь как змея и стуча головой о камни, покатился к моим ногам, а через мгновение, подобно метеору, я несся по улице, прославляя спасительное заступничество второго каната».

Но, как известно, Уточкин и сам оказывался в подобных ситуациях, и не раз. Он знал цену боли и не видел в этом ничего оскорбительного ни для себя, ни для своих визави. Просто, как ему казалось, это была возможность, упав, подняться и сделаться еще сильнее.

Впрочем, не каждый был на это способен.

Например, Николай Исаевич Уточкин (старший брат), постоянно попадая с Сережей в подобного рода передряги, даже ведя впоследствии дела брата, со временем не выдержит. По слухам, он сопьется и сойдет с ума. Его можно будет часто видеть на Соборной площади у памятника светлейшему князю Воронцову, с которым он будет о чем-то напряженно, на грани крика разговаривать.

Почти как у Пушкина в «Медном всаднике»:

Кругом подножия кумира

Безумец бедный обошел

И взоры дикие навел

На лик державца полумира.

Стеснилась грудь его. Чело

К решетке хладной прилегло,

Глаза подернулись туманом,

По сердцу пламень пробежал,

Вскипела кровь. Он мрачен стал

Пред горделивым истуканом

И, зубы стиснув, пальцы сжав,

Как обуянный силой черной,

«Добро, строитель чудотворный! —

Шепнул он, злобно задрожав, —

Ужо тебе!..» И вдруг стремглав

Бежать пустился…

…Уточкин часто вспоминал то свое бегство, те свои первые шаги, когда он полностью и безоглядно доверился какому-то неведомому ему ранее движению токов в собственных ногах. Он абсолютно не чувствовал ни земли, ни ступней, не испытывал никакого усилия, толкая себя вперед, и порой ему даже казалось, что он летит, задыхаясь от страха и радости одновременно, щуря глаза, не смея оглянуться назад.

За ним вполне могла гнаться мадам Заузе с окровавленным ножом в руке или безнадежно отставшие на циклодроме соперники, но Сергей Исаевич ничего этого не видел и не знал, он мчался вперед, заходил на второй, на третий круг велотрека, летел мимо водолечебницы Шорштейна, в мавританского стиля окнах которой можно было видеть голых людей, некоторые из которых были завернуты в простыни, несся через проходные дворы, мимо Воронцовского дворца, по Приморскому бульвару. А потом он останавливался в Угольной гавани и вовсе не потому, что устал, а потому, что дальше бежать было некуда, перед ним до горизонта простиралось море.

Тут наступала пауза — секунды на раздумье, и он прыгал в воду.

Конечно, о свершениях и непостижимых трюках Эрика Вайса, более известного как Гарри Гудини, в Одессе были хорошо наслышаны. Особенно возросла его слава в России после того, как в 1903 году он посетил эту страну.

Более всего впечатление Уточкина будоражил трюк Гудини, когда руки и ноги иллюзиониста сковывали цепями, самого его помещали в металлический ящик, который закрывали на замок, а затем с высокого моста этот ящик бросали в реку. Однако буквально через несколько минут, которые зрителям, разумеется, казались вечностью, мистер Гудини появлялся на поверхности воды, улыбался, показывал всем, что руки его свободны, и неспешно плыл к берегу.

Сергея Исаевича потрясала именно эта неспешность, вальяжность, с которой Гудини подплывал к берегу, переполненному восторженными зрителями, поднимался на специально устроенный к этому случаю помост и церемонно кланялся. Лицо его при этом не выражало никакого смятения, недавно