Лада удивлённо выгибает брови, будто я сказал, что вода на самом деле красная.

— Серьёзно? Я заинтригована.

— А что, хотела бы с ним познакомиться?

— Думаю, да.

— Прекрасно. Как-нибудь можно устроить.

Лада вдруг начинает звонко смеяться, отчего я окончательно впадаю в недоумение.

— Ты ревнуешь меня! Ревнуешь к самому себе!

— Может быть. Немного.

— Ты, однако, собственник, Лермушкин. Но не нужно притворяться. Я же не слепая, всё замечаю.

— Что ты замечаешь? — очень стараюсь говорить твёрже, чтобы голос не дрожал.

— Ты меня не любишь. Ты любишь другую — это отчётливо проступает в том, как ты иногда на мгновение замираешь, глядя на меня, с таким растерянным видом, будто ожидал увидеть её. Будто хотел увидеть её.

— Прости.

— За что ты извиняешься? Мы не хозяева своему сердцу.

Она заваливается на спину, раскидывает руки в стороны, и правая падает прямо на меня.

— Мне ужасно стыдно, что я не могу ответить на твои чувства взаимностью, — говорю сбивчиво, неловко роняя слова, словно набрал их целую груду и теперь с трудом удерживаю. — Я просто пользуюсь тобой, твоим телом, для собственного удовольствия. От этого хочется сквозь землю провалиться. Но, к сожалению, это самого Менке угораздило влюбиться в другую девушку. А я не могу переломить его чувства.

— Какая чушь. Тебе было хорошо?

— Очень.

— И мне. Так что я тоже тобой воспользовалась. Мои чувства — не твоя забота.

Я поворачиваюсь, протягиваю к ней руки, обнимаю, прижимаю к себе и вдыхаю запах волос — что-то сладко-ягодное, ежевика, может, черника и клубника. Мне хочется прямо сейчас переключиться на Менке, чтобы он познакомился с ней, поговорил и влюбился, забыв Зевану, как мимолётное наваждение.

— Ты — лучшая из женщин. — Надеюсь, что звучу достаточно искренне. — Я считаю, ты заслуживаешь победы завтра.

— Победит сильнейший, а кто сильнейший — решать не нам.

Я чувствую её жаркое дыхание и вновь возбуждаюсь. Может, я и влюблён в Зевану, но в этот самый миг Лада для меня — единственная на всём белом свете. Чистая животная страсть побеждает во мне даже самые светлые чувства.

Но она внезапно вырывается из объятий, встаёт с кровати и бродит по комнате, собирая свои вещи. Я включаю освещение на десять процентов и сажусь, глядя на неё с боязнью, что чем-то обидел.

— Ты куда?

— Поеду домой. Завтра утром есть дела. Не переживай, у нас с тобой всё чудесно.

Она тепло улыбается, но на меня накатывает острое разочарование — значит опять спать одному в пустой кровати. Лада одевается, полностью отрезав себя от нашего с ней уютного мира жгучей страсти. Я натягиваю трусы, провожаю её до двери и целую на прощание.

— Завтра увидимся, — говорит она, разворачивается и уходит, махая пальчиками.

Я закрываю дверь и возвращаюсь в тёмную опустевшую квартиру. Что ж, планов на сегодня у меня больше нет. Я выполнил всё, что хотел, а на часах меж тем уже десять вечера. Завтра снова рано вставать, и надо дать Менке возможность прочитать и изучить все наши нейрограммы.

お腹(onaka)[15] траурно урчит, а потому я прошу автоповара приготовить коктейль Олд Фешн и стейк прожарки medium rare с овощами, а когда он заканчивает, беру напиток, сажусь в кресло, делаю глоток и ставлю стакан на столик. Остальное не для меня.

И всё-таки интересно, почему я так отчётливо помню голубое небо? Ладно, неважно.

Кори, смена личности: Менке Рамаян.

_____________________________

[1] (англ.) Боль

[2] (нем.) чувство юмора

[3] (кит.) сердце

[4] (англ.) в моём вкусе

[5] (яп.) младший брат

[6] (греч.) соперник

[7] (нем.) современных людей

[8] (кит.) нарциссизм

[9] (яп.) живым

[10] (греч.) успеха

[11] (нем.) ужас опустошения

[12] (англ.) ягодицу

[13] (греч.) кровати

[14] (кит.) темнота

[15] (яп. onaka) желудок

Интермедия. Родители

К несчастью, отца Менке Рамаян помнил куда лучше матери. А ведь годы, проведённые с ней, он считал лучшими, ровно до инцидента, который называл Расколом. Каждую ночь перед сном он мысленно заново пробегал дорогу прожитых лет, хотел вспомнить что-нибудь новое или заметить что-то, чего раньше не замечал, надеясь понять, почему его жизнь сложилась так, как сложилась. Вот и сейчас, лёжа в кровати, он проигрывал в голове давно смонтированный фильм о себе.

Армянин Армен Рамаян и калмычка Ума Должинова познакомились в две тысячи четырёхсотом году. В свои двадцать пять он уже прославился, как сильнейший боец дополненных единоборств, а она, девятнадцатилетняя, подошла к нему после очередной победы, чтобы сфотографироваться. Его привлекли её несколько отстранённая манера разговора и холодная, как ледяная скульптура, красота. Он предложил ей сходить куда-нибудь вместе или же сразу поехать к нему домой. Она, на удивление, выбрала второй вариант.

Они никогда официально не регистрировали брак, хотя Армен несколько раз делал предложение. И особенно настаивал на этом, когда Ума забеременела. Даже тогда она ему отказала, но пообещала, что даст ребёнку его фамилию, правда, оставила за собой право выбрать имя. Никакой генетической коррекции плоду не делали, поскольку ещё поколение прадедов избавилось от всех наследственных проблем, только проверили, не случилось ли каких сбоев, но, благо, всё обошлось.

Менке родился первого августа две тысячи четыреста второго года. Робот-акушер сразу провёл его полное обследование и заключил, что это прекрасный, полностью здоровый крепкий ребёнок. Всю ночь Армен провёл в больнице рядом с Умой, но больше любовался новорождённым сыном.

— Вот будущая гордость нашей семьи, — говорил он, имея ввиду семью Рамаянов, в которую Ума всё ещё не входила.

Это обстоятельство, по его мнению, и привело к дальнейшим событиям.

В день выписки Умы из больницы Армен побеждал в очередном бою. После него он планировал забрать любимую женщину и сына, поехать домой, позвать родственников и отпраздновать появление нового члена семьи. Армен дрался ещё неистовее обычного, и даже отправил противника в реальный физический нокаут, что в дополненных единоборствах случалось нечасто. Но когда приехал в больницу, то узнал, что Ума уже выписалась самостоятельно. Она ушла, исчезла и забрала Менке с собой. Армен целый год её разыскивал, подключил