Зрачки расширяются, когда мы смотрим на то, что нам нравится, не так ли? В отражении его глаз вижу себя, но не узнаю.

—Я знал, что тебе понравится.

Хриплый голос без насмешки звучит в уборной для преподавателей. Я туалете я еще не целовалась. И уж точно не целовалась со своим студентом.

* * *

Отталкиваю Белова, понимая, что нарубила дров. Таких, что не разгребу вовек. Но выбраться не получается, как и не получается не смотреть в его синие глаза, прошивающие меня насквозь. Не может быть, что я только что с ним целовалась, не может быть, что позволяла делать все, что только заблагорассудится. Рывком тянусь к рубашке и стараюсь застегнуть сразу на все пуговицы, но пальцы не слушаются, они словно одеревенели.

—Уже жалеешь, — мои руки обхватывает Рустам и притягивает к себе, так сильно, что оттолкнуть не могу.

—Отпусти, — отворачиваюсь, прикусывая губу. Но в ответ тишина, лишь руки сильнее сжимают меня.

Все прекращается, когда слышится настойчивый стук в дверь.

—Я видела, что ты сюда зашел. Тебя вызывают в деканат! — писклявый голос какой-то девушки разрывает пространство. Вот так просто, стоя в объятиях своего студента, я начинаю понимать, что выйти отсюда мне нельзя, но и стоять дальше невыносимо.

—Не открывай, — смотрю на дверь так, словно это волк какой.

—Не бойся, — он обхватывает мою голову и быстро целует в распухшие губы, после чего толкает меня в одну из кабинок. Пульс шандарахает в висках. Боже, что я делаю?

—Закройся там, — звучит приказ, пока подрагивающие руки пытаются коснуться ручки.

Раз и два. Я заперта изнутри, дышу через раз, потому что паникую, потому что мне обидно, и потому что страшно.

Отдаленно слышу голоса, грубую брань, но уши словно бетоном заливает, и да, я не могу сориентироваться. Только когда шаги стихают, мне удается возобновить самообладание. Кусая губы, я сажусь на корточки и глубоко дышу. Раз. Два. Три. Спокойно. Глубоко и спокойно. У них нет доказательств. Нет ведь, так? А кому нужны доказательства, если вопрос стоит настолько остро?

Как будто не было историй, где даже слух становился причиной увольнения.

Вася, спокойно. Ты должна сохранить долбанное спокойствие. И плевать, что жилы выкручиваются от напряжения. Ты сможешь, спокойно. Просто спокойно. Надо решать проблемы по мере их чертового поступления.

Мой телефон вибрирует, приходится брать трубку окоченевшими пальцами, даже не глядя на экран.

—Василиса Григорьевна, спуститесь в деканат. У нас тут неприятная ситуация, и необходимо ваше присутствие.

—Да, — хриплю в ответ, отчетливо понимая, что заведующая после этого разговора уволит меня. Просто возьмет и уволит. Я не смогу ее винить.

На автомате выхожу из кабинки, затем и из уборной, совершенно растерянная спускаюсь на первый этаж, и в абсолютно коматозном состоянии заходу в деканат. Ощущение, будто моя жизнь разделилась на «до» и «после». Все, к чему шла столько времени, все, что было таким трудом достигнуто, прямо сейчас разлетается на мельчайшие осколки. Но самое противное во всем этом, что я даже сейчас не смогла дать достойный отпор, потому что…потому что я не могу найти ни одного разумного пояснения своему поведению.

Вместо того, чтобы оттолкнуть вместо того, чтобы показать протест и свое отношение к ситуации, я распадалась на атомы в горячих объятиях, я теряю себя, я не я. Не та Василиса, которая раньше легкостью справлялась со студентами, решившими, что им все можно. Ни разу в своей жизни я не допускала подобной ситуации, на меня смотрели с уважением, меня если и рассматривали, как сексуальный объект, то очень быстро обламывали зубы о мою решительность и внутреннюю силу, работающую сиреной для всех, кто смеет думать иначе. Стираю слезы и пытаюсь дышать, просто дышать.

Но и я раньше не терялась в обществе студентов, не целовалась с ними и не получала чертового удовольствия от этого.

Втянув воздух поглубже, захожу в деканат, сталкиваясь с заведующей и руководством. Хмурые лица не предвещают ничего хорошего, но я стараюсь держать на лице маску спокойствия.

—Василиса Григорьевна, ваш студент напал на другого студента. Парня сейчас осматривает врач, — без особых предисловий кидает мне заведующая. Взгляд серых глаз внимательный и немного подозрительный. Словно сканирующий.

Я слушаю и до меня доходит смысл с задержкой в пару секунд.

—Кто?

—Новенький, — дополняет проректор по воспитательной работе. Мужчина за сорок прищуривается, словно понимает чуть больше, чем я. — Белов Рустам.

—Я проведу воспитательную работу, — сухим профессиональным языком отвечаю так, как ответила бы в любой другой ситуации. Но у самой холодный пот скатывается по спине, а в голове полнейший сумбур.

—Вась, давай поговорим наедине.

Заведующая уводит меня в сторону, в кабинет для совещаний, пока моя нервная система делает своеобразный кульбит.

—Причина, по которой он напал на Шкурленко в том, что он оскорбил тебя. А до меня дошли слухи, что у вас отношения с Рустамом.

Вот теперь звучит мой приговор, но женщина смотрит на меня так, что я не могу понять до конца ее отношение к этой информации.

—Послушайте, это …

Теплая ладонь ложится на мою ледяную руку, но это не успокаивает меня. Я должна отказаться от них, отказаться от группы и просто исчезнуть с поля зрения, пусть мне дадут других студентов, а лучше я переведусь подальше от этой экспериментальной группы, зачем мне сдались эти технари? Уйду на свою кафедру перевода и теоретической/прикладной лингвистики и дело с концом.

—Нет, я закончу. В слухи я не верю, я верю людям, о которых ползут эти слухи. Ты восприняла это серьезно, но это неправильно. Сейчас во многом все зависит от тебя, а зная твой характер, Вася, я могу предугадать дальнейший ход… Если ты откажешься от группы, то все поймут, что это правда. Соберись сейчас и покажи, что ты та самая Василиса, которую я брала на работу на четвертом курсе еще простым преподавателем, покажи, что ты моя студентка, умка, которая попала на это место не по связям, не за красивые глаза, а потому что ты прекрасный преподаватель и профессионал своего дела. Я горжусь тобой и хочу, чтобы ничто не испортило тебе будущее, особенна одна озлобленная особа, которая спит и видит напакостить хорошему человеку. Сжимая зубы, иди дальше. Собаки лают, а караван…

Сижу словно обухом оглушенная, молча киваю, понимая,