Шрифт:
Закладка:
В следующий миг сердце Тысячелиста едва не выпрыгнуло из груди, сентиментальные мысли исчезли, а на смену им пришло обострённое ощущение опасности. Ниже по ручью вдоль берега крадучись двигалась коричневая тень. Это был один из самых страшных врагов гномов – Горностай! Он выследил гномов по запаху. Горностай уже давно шёл за ними вдоль ручья, но теперь запах быстро уносило ветром, и поэтому он был уже почти готов прекратить преследование своей добычи.
Оба гнома разом вскочили, потому что разглядели своего злейшего врага почти одновременно. Укрыться внутри ствола ивы не было никакой возможности – там не было ни дупла, ни полости. Надо было спасаться бегством, пока есть время. Прятаться под корнями дерева было бесполезно, это означало бы верную гибель.
У обоих гномов хватило хладнокровия, чтобы схватить посохи и котомки. Они выскользнули из-под дерева так, что оно закрыло их от преследователя, и опрометью помчались вдоль ручья вверх по течению. Впереди ручей делал широкий поворот влево; берега образовавшейся излучины заросли густым кустарником, но, к несчастью, горностаи умеют ловко лазить по кустам.
Безопаснее всего было бы взобраться на верхушку какого-нибудь дерева. К сожалению, как вы сами могли заметить, ветки у деревьев лишь изредка растут достаточно низко, чтобы гномы могли за них ухватиться; да и не было в окрестностях ни единого дерева, за исключением нескольких вязов на другом краю луга. Гномы могли бы броситься туда, но если бы Горностай почуял отчётливый запах и взял след, то непременно настиг бы их. Обнаружив добычу, этот мелкий коричневый бес двигался с быстротой молнии, преследуя её. Лишь одно обстоятельство было в пользу гномов: они оторвались от преследователя, а горностаи, как правило, не гонятся за жертвой, пока не подберутся к ней совсем близко.
Гномы сломя голову побежали прочь по прибрежной гальке, то и дело оглядываясь назад. Горностай забрался под корни ивы и принюхался. Возможно, найдя головы и хвосты окуньков, он погрызёт их и немного отстанет, но вряд ли это помогло бы гномам. Такая задержка могла спасти их у Дубовой заводи – там они никогда не уходили далеко от старого дуба и в случае погони могли быстро спрятаться в своей пещере и запереть дверь.
Следующие десять минут гномы бежали так быстро, как только позволяли их короткие ножки. Меум бежал первым, но через некоторое время подустал, и вперёд вырвался Тысячелист, более выносливый и худощавый.
Они добежали до излучины и, скрывшись за поворотом, уже не могли видеть преследователя; гномы надеялись, что Горностай прекратит погоню и удовольствуется обыском их стоянки под ивовыми корнями. Оба гнома пыхтели и не могли отдышаться; их маленькие встревоженные лица, и без того красные, теперь приобрели багровый оттенок, а пот тёк с них ручьями. Тяжёлая поклажа мешала им, но в котомках находилось всё самое необходимое, и бросить их можно было лишь в самом крайнем случае.
– Я не вижу его, – выдохнул Тысячелист, оглядываясь.
– Не останавливайся, – пропыхтел Меум. – скорее всего, он всё ещё у нас на хвосте.
За излучиной поперёк ручья лежала коряга, дальний конец которой близко подходил к противоположному берегу. Вода в этом месте бурлила, течение было сильным и стремительным, но гномы вполне могли перепрыгнуть через эту стремнину. Один за другим они стремглав пронеслись по коряге, прыгнули и удачно приземлились на другом берегу, хотя уставший и измученный Меум, приземляясь, замочил правую ногу по колено. Гномы вошли в густые заросли осоки. Почва здесь была илистой и топкой, но они всё равно побежали дальше, протискиваясь между стеблями тростника.
В ручей плюхнулась испуганная водяная крыса, вспорхнула камышовая овсянка, в волнении крутившая своим хвостом с белой каймой, глядя на колышущиеся стебли тростника.
Если бы мы с вами в этот момент стояли на берегу ручья, мы бы подумали, что в тростнике шуршит крыса или мышь, потому что гномов невозможно было разглядеть – лишь тростник подрагивал над их головами. Наконец, тростник поредел, а затем и вовсе сменился зарослями крепкого щавеля с плотными мясистыми стеблями, широко раскинувшимися во все стороны. Это было отличное укрытие, но ни одно укрытие не могло спасти гнома или зайца от горностая, взявшего их след, поэтому гномы поспешили дальше.
Щавель начал редеть, гномы вновь вышли на открытое пространство и оказались перед широкой отмелью, на поверхности которой рябила вода; за отмелью была глубокая заводь. Гномы перешли ручей по отмели и вернулись на берег, по которому шли с самого начала, надеясь, что Горностай потеряет их запах и прекратит преследование. Теперь они были вконец измучены и должны были где-нибудь укрыться, чтобы перевести дыхание. Над заводью росла ива, чей ствол низко склонился над водой, а тонкие ветви образовывали плотную завесу. На вершине дерева гномы разглядели гнездо камышницы; они подумали, что это было одно из нескольких «запасных» гнёзд, которые самец строит после того, как самка начинает высиживать яйца. Почти у каждой пары камышниц можно найти как минимум два гнезда.
Гномы были бы и рады идти дальше, но оба совершенно обессилели, а других укрытий, кроме этого гнезда, поблизости не наблюдалось. Они поползли по свисавшему над ручьём стволу, протискиваясь между ивовых ветвей, добрались до гнезда и тут же рухнули в него один за другим.
Гнездо, в котором лежали три красивых яйца (холодные, потому что камышница ещё не начала их высиживать), оказалось крепким, но в нём было очень сыро. Гномы осторожно легли между яйцами, стараясь не повредить их, и со страхом поглядывали на берега ручья.
Под ними струилась и шипела коричневая вода, откуда-то из глубины поднимались пузырьки, а на сáмом дне гномы разглядели множество маленьких серебристых гольянов – целую стаю гольянов, которая двигалась в толще воды подобно облаку.
– Он у нас на хвосте? – прошептал Меум, едва переведя дыхание. – Никого не вижу.
Тысячелист не ответил. Он тяжело дышал, а сердце его колотилось так быстро, что он почти не обращал внимания на происходившее вокруг.
Из гнезда гномы видели ту корягу, по которой они пересекли ручей в первый раз, перейдя на другой берег;
