– Извините за беспокойство, – начал было я, но Макгиннис был человеком действия и презирал пустую болтовню.

Он обошел меня, ткнул пистолетом в ту часть одеяла, под которой, по некоторым признакам, находился живот директора, и лениво обронил:

– Эй, ты!

Мистер Эбни резко сел, словно подброшенный пружиной. Можно даже сказать, подскочил. Только теперь он увидел Быка.

Не могу даже отдаленно представить, какие чувства его охватили. Он с самого детства вел размеренную и спокойную жизнь, и существа вроде Быка если и появлялись в ней, то лишь во сне от невоздержанности за ужином. Даже в обычном наряде джентльмена из Нижнего Ист-Сайда без добавочных штрихов вроде маски и пистолета Макгиннис был отнюдь не симпатяга, но с грязно-белой тряпкой на лице представлял собой ходячий кошмар.

Брови мистера Эбни взлетели, челюсть отвисла до предела, а волосы, и без того взлохмаченные подушкой, встали дыбом. Глаза выпучились, как у улитки, и зачарованно вперились в гостя.

– Кончай глазеть, не на выставке! – скривился тот. – Где этот ваш Форд?

Реплики Макгинниса я излагаю ясно и четко; но на самом деле сильно ему льщу. На деле казалось, что рот у него набит кашей, и непосвященному разобраться было трудновато.

Мистер Эбни явно потерпел неудачу и по-прежнему беспомощно таращился, а затем расчихался вновь.

Допрос простуженного не приносит удовлетворения, и Бык угрюмо стоял у кровати, дожидаясь конца приступа.

Я меж тем оставался возле двери, и, пока Эбни чихал, мне в первый раз с тех пор, как Левша ввалился в класс, пришло в голову, что пора действовать. До этого странность и неожиданность событий притупили мой разум, и единственно возможным представлялось шагать впереди Быка по лестнице и покорно дожидаться, пока он допросит мистера Эбни. Для того, чья жизнь протекала в стороне от подобных вещей, гипнотическое воздействие «браунинга» неодолимо.

Однако теперь, временно освободившись от гипноза, я обрел способность думать, и мой разум, восполняя прежнюю пассивность, мгновенно выстроил план действий.

Он был прост, но внушал надежды. Мое преимущество над Быком заключалось в знании «Сэнстед-Хауса». Достаточно удачного старта, и погоня закончится впустую. В старте я видел залог успеха.

До Быка еще не дошло, что оставлять меня позади – тактическая ошибка. Он слепо полагался на гипнотическую силу пистолета и даже не смотрел на меня.

В следующий миг мои пальцы легли на выключатель, и комната утонула во мраке.

У двери стоял тяжелый стул. Я схватил его и толкнул к Быку, а затем, отскочив, захлопнул за собой дверь и помчался по коридору.

Бежал я не куда попало, а к кабинету, который, как я уже упоминал, находился на втором этаже. Окно там выходило на лужайку, а дальше начинался густой кустарник. Прыжок, конечно, не из приятных, но по стене рядом с окном проходила водосточная труба. Так или иначе, я был не в том положении, чтобы бояться синяков. Ситуация представлялась крайне опасной.

Когда Бык, завершив обыск дома, не найдет Капитальчика – а я имел основания полагать, что так и случится, – то он снимет защиту, которую предоставлял мне как гиду. На меня обрушится вся ярость разочарованных бандитов, и никакие благоразумные соображения о собственной безопасности их не удержат. Мое будущее при таком раскладе рисовалось яснее некуда. Единственный шанс на спасение – сбежать в сад, где погоня в темноте невозможна.

Все должно было решиться за несколько секунд – по моим расчетам, Быку требовалось как раз столько, чтобы обежать стул и нашарить в темноте дверную ручку.

Так и вышло. Едва я достиг кабинета, дверь директорской спальни шумно распахнулась, и дом наполнился ревом и топотом Быка по не застланной ковром площадке. Из коридора снизу доносились ответные крики, но с вопросительными интонациями. Сподвижники рвались помочь, но не знали как. Покидать посты без особого распоряжения они не решались, а смысла в воплях главаря не могли разобрать за топотом ног.

Пока они не достигли взаимопонимания, я скорее запер за собой дверь кабинета и подскочил к окну.

Крики гремели в ушах, ручка оконной рамы дребезжала в моих пальцах. Треснула от ударов дверная панель, натужно заскрежетали петли.

Меня охватила паника – наверное, впервые в жизни. Волной захлестнул слепой оголтелый страх, что сокрушает разум – настоящий парализующий ужас из кошмарных снов. Мне и впрямь чудилось, будто я стою рядом с самим собой и гляжу со стороны, как мои исцарапанные пальцы сражаются с непослушным окном.

3

Критик в кресле рассматривает ситуацию спокойно и не склонен особо учитывать влияние спешки и страха. Он хладнокровен и отстранен, ему легко видеть, что следует сделать и какими простыми средствами предотвратить катастрофу.

Он бы запросто разрешил все мои трудности и даже посмеялся над ними, не принимая во внимание, что я потерял голову и временно перестал быть разумным существом. В конечном счете меня спасло не присутствие духа, а лишь чистая удача. Как раз в тот миг, когда героическое сопротивление двери уступило натиску снаружи, пальцы мои, соскользнув с ручки, нащупали защелку оконной рамы, и я понял, почему никак не мог ее поднять.

Откинув защелку, я дернул раму, и в комнату ворвался ледяной ветер со снегом. Я вскарабкался на подоконник, слыша за спиной оглушительный треск – дверь упала.

Пока я, готовясь к прыжку, елозил промокшими коленями в слежавшемся снегу, позади раздался грохот, и что-то обожгло мне плечо, будто каленым железом. Вскрикнув от боли, я потерял равновесие и опрокинулся в холодную тьму.

К счастью, под самым окном рос лавровый куст, не то мне пришел бы конец. Переломал бы себе все кости, потому что падал как пришлось. А так я мигом вскочил на ноги, поцарапанный, чуть оглушенный, и притом вне себя от ярости. Мысли о побеге, владевшие мною только что, вытесняя все остальное, исчезли как не бывало.

Я рвался в драку, боевой задор перехлестывал через край. Талый снег ледяными ручейками стекал по лицу и шее, а я грозил кулаком в сторону окна. Оттуда выглядывали двое преследователей, а третий суетился за их спинами, стараясь тоже что-то разглядеть. Я же, вместо благодарности судьбе за свое спасение, лишь жалел, что не могу добраться до них.

Последовать за мной тем же скорым, но опасным маршрутом они не пытались, будто дожидаясь чего-то. Чего именно, я понял очень быстро. От парадной двери послышались бегущие шаги, и их внезапно притихший топот подсказал, что четвертый бандит миновал гравий дорожки и бежит по лужайке.

Я отступил на пару шагов в кусты, выжидая. Вокруг стояла непроглядная тьма, свет из окна сюда не доставал, и быть замеченным я не боялся.

Бегущий остановился прямо передо мной.

– Видишь его? – окликнули из окна.

Голос был не Быка. А вот ответил Бык! Когда я понял, что тот, кто стоит совсем рядом, на чью спину я вот-вот прыгну и чью шею, если будет угодно провидению, сверну штопором, не кто иной, как мистер Макгиннис собственной персоной, радость так меня переполнила, что я едва не разразился торжествующим воплем.

Оглядываясь назад, я даже немного жалею Макгинниса. Конечно, хорошим человеком его не назовешь, не говоря уже о речи и манерах, и он, безусловно, заслужил все, что его ожидало, но уж больно ему не повезло оказаться именно там в тот самый момент. Пережитая паника, саднящее плечо, царапины на лице, холод и сырость вызвали у меня такой дикий гнев и отчаянную решимость разделаться с любым, кто подвернется под руку, какие редко возникают у нормального, мирного человека. Короче говоря, я впал в бешенство и полагал Быка даром небес.

Отвечая, он успел лишь произнести: «Нет, никого…», и тут я прыгнул!

Мне доводилось читать о прыжках ягуара, а также наблюдать весьма впечатляющие футбольные приемы отбора мяча. Мой прыжок объединил лучшие свойства и тех и других. Я врезался в Быка сзади, и его болезненный вопль, когда мы рухнули на землю, прозвучал музыкой для моих ушей.

Однако верна старая римская поговорка: «Surgit amari aliquid» – в источнике наслаждений таится горечь, и радость никогда не бывает полна. Моя программа действий включала падение Макгинниса лишь в качестве небольшой прелюдии. Повергнув его, я собирался совершить целый ряд действий, но надеждам моим не суждено было сбыться. Потянувшись к его горлу, я заметил, что свет из окна потускнел. Заслонив его, на подоконник выбралась плотная фигура, как до этого я сам, и чьи-то подошвы зацарапали по стене, выбирая удобную позу для прыжка вниз.

Любое