тот я, который был до синергии сознаний с человеком будущего, не стал бы так поступать. Что говорить обо мне, Надеждине, чье мужское самолюбие было изрядно задето.

Я уже понял, что все мои навыки из прошлой жизни, пока не работают. Дело в моторике. Я знаю, что нужно делать, но не получается, мысли летят быстро, а вот действую медленно. Проводя бой с тенью, приходится, так сказать, «думать медленнее», чтобы успевать сделать то, что планировал. А как можно, к примеру правильно и эффективно ударить, если рука слабая, растяжки никакой, сухожилия не укреплены тренировками? Так можно повредить конечность даже ударами по воздуху.

Северин. Он удачно попался под руку, вернее моя щека удачно попалась под его удар. Мне, как я понимаю, сидеть в имении не менее полгода. Чем заниматься я уже знаю: «писать» стихи, готовить трактат по математике и, вероятно, по физике, а так же намерен вспомнить из послезнания и сформулировать ту самую Конституцию, которую в иной реальности Сперанский предоставил императору Александру.

Нет, я не столь наивный, чтобы бежать к Екатерине или чуть позже к Павлу и кричать о Конституции. Тут даже это слово нельзя произносить. Но проект будет написан и вероятно чуть подправлен. Я учил в университете проект Конституции Сперанского, даже разбирали его на коллоквиуме. Так что задача проста — написать то, что уже знаю, а не вымучить решение о переустройстве общественной системы Российской империи. Мне легче. День, другой, и все — фундаментальный проект готов. Не нужно изучать чужой опыт, вести исследования.

Кроме всего прочего, нельзя забывать об армии. Есть и тут, к чему стремиться и не только в технических решениях. Конечно, не престало Сперанскому полки в бой водить, но можно же найти какого-нибудь ретранслятора. Закружиться с Барклаем де Толли, или с Аракчеевым и через них прогрессорствовать.

Дел вагон и маленькая тележка, если учитывать то, что намерен развиваться физически, ибо испытываю постоянный дискомфорт от этого не совсем удачного тела. Ну не может человек, не наделенный парой десятков лишних килограммов, задыхаться от пятиминутной быстрой ходьбы! Да и болезненность эта… А еще психологически мне крайне неуютно, если не сказать большего, от того, что не могу вот такому условному «Северину» набить морду, а лучше провести эффектный прием. Пока что меня на то и хватило, чтобы дать в печень Серафиму, так после того удара я руку три дня баюкал, думал уже какая трещина в кости.

А между тем, погода стояла прекрасная. Тут, на Слабожанщине, казалось, чуть теплее. Так, оно и должно быть, юга, все-таки. Но снега было и здесь вдоволь. Однако, светило солнце и, несмотря на то, что февраль для Петербурга отнюдь не последний месяц зимы, тут уже можно было различить тонкие нотки аромата весны.

Выйдя из дома, сменив дурно пахнувший тулуп на жюстокор, несколько устаревшего фасона, с чуть расширяющимися полами, я вышел на морозную свежесть уходящей зимы.

Тот домик, в котором меня поселили, пусть и был основательным, из кирпича, все же резко контрастировал даже с таким относительно убогим помещичьим домом, где расположился Алексей Борисович Куракин. Что-то мало похоже, что мое жилище — это домик для гостей. Это если только гости с явно низшим статусом, чем у князя Куракина. Но не собирался я жаловаться на свое жилое помещение, а вот на то, что мне выделили крайне мало свечей, при случае скажу.

Мое жилище находилось почти в углу большой огороженной территории, центр которой занимал княжеский сельский дворец. Да, наверное, более всего подходящая характеристика. Чуть вдали виднелись хаты-мазанки с небольшими наделами земли, словно дачи на пять соток. Каждый такой огород был обнесен тыном — плетеным забором. Хозяйственные постройки тоже были. Такие же мазанки, может только менее аккуратные, порой с зияющими дырами.

Как я знал, считается, что люди здесь живут более богаче, чем, скажем на землях сильно севернее. Пусть моим источником информации был сам князь и некоторые, более дружелюбные, чем дворецкий Иван, слуги, но не доверять им нет смысла. Тем более, что Сперанский, та некоторая часть меня, прекрасно помнил, как жили крестьяне в том селе Владимирской губернии, от куда он родом. Тут, пусть и мазанки, но дома, а там, не редкость и полуземлянки. Не шибко хорошо живется крестьянину. И жить еще им таким образом долго, тут, вряд ли и я чем помогу, существенно. Хотя, поживем, увидим.

— Михаил Михайлович, — прервал мое прищуренное любование окрестностей знакомый голос. — Вас Его Светлость требует отобедать с ним.

— Благодарю, — ответил я, демонстративно даже отвернувшись.

Дворецкий Иван раздражал. И то, как он смаковал слово «требует», не приближало время, когда я перестану относится к этому человеку с уважением. И пусть князь вправе «требовать».

Вновь переодеваться. В этом времени внимание к одежде столь пристальное, что небольшая деталь не по месту, может привести к серьезному апломбу, а то и к скандалу. Не то, что в будущем, когда и богатый, статусный человек может одеть джинсы и футболку и в шлепках пойти в магазин. Редкость, но, если верить социальным сетям, а кому же еще верить, если не им, то все богачи в будущем так и поступали.

Чулки и кюлоты — это не удобно. Где нормальные прямые штаны с карманами? Кюлоты, которые в моем понимании больше — бриджи, может и ничего страшного, не сильно стесняли движения, но в комбинации с чулками, чувствовал себя, прости Господи, каким-то трансвеститом. Не дай Бог! В целом же понадобилось минут двадцать, чтобы облачиться подобающе и в ту одежду, которая была пошита за деньги князя.

— Ваша светлость, — я обозначил поклон, как только вошел в столовую, где уже был князь.

— Садись, Миша! — сказал Алексей Борисович, указывая на один из стульев за столом.

Князь выглядел озадаченным, немного отрешенным.

— Сейчас приведут детей и мы отобедаем, — посчитал нужным