слова новые придумываю, даже сам жанр «Былинок» литературе был неизвестен – и вот на тебе! Но, успокоившись, я подумал: а зачем читателю вся это внутренняя писательская возня? Читается легко книга – слава Богу! Мысли близки и понятны – слава Богу! Чем-то сумел помочь писатель – слава Тебе, Господи!Не хлопай словом походя,Побойся Даля,Не прячь учебник от дождя —Чти Розенталя.Не бей грядущее вальком,Оно – настанет.Язык пребудет языком,А нас – не станет.Геннадий Ермоленко

Сумел бы я, сидя безвылазно в инвалидном кресле с неизлечимой болезнью и нестерпимой болью («даже на Пасху не было сил разговеться»), которую нам ни понять, ни познать невозможно, написать такое жизнеутверждающее письмо? Я – точно нет, А читатель Игорь пишет: «Моя жизнь состоит из борьбы с неизлечимым недугом, с хандрой и скорбями, Точнее сказать, моя “борьба” – это христианское терпение; это моя борьба с “рогатым”, Недавно неудачно наклонился через подлокотник кресла-коляски – и сломал ребро, а еще одно надколол, Боли были такие, что врагу не пожелаешь: ни вздохнуть ни охнуть, Три недели просидел, замотанный в простыню и мог только молиться, И слава Богу!

Если сумеете найти, пришлите мне, пожалуйста, вашу книжку “Страницы души”. Смирнов Игорь Алексеевич, ул, Истомина, д, 43, г. Морозовск, Ростовской области, 347210»,

Книгу-то я для тебя нашел. Мне бы хоть каплю твоего мужества сыскать, Игорь! Это тебе, а не мне книги писать…

«Когда кто-либо переносит все постигающее его с радостью, то, что бы ни случилось с ним, все успокаивает его» (Прп, Петр Дамаскин).

Моим читателям

Когда надежда вдруг провиснетИ вера падает во мне,Я вновь читаю ваши письма,Чтоб выжить в горестной стране.Исповедальная РоссияГлядит с безхитростных страниц,Как будто сквозь дожди косыеЯ вижу всполохи зарниц.За каждой строчкой чья-то доля,Мечта, обида или грусть.О, сколько в мире бед и боли!И как тяжел их горький груз.И перехватывает горлоОт этих трепетных страниц.Не знаю, кто еще так гордоМог выжить и не падать ниц.Благодарю вас за доверье,За эти отсветы любви…И если я во что-то верю,То потому лишь,Что есть вы.Андрей Дементьев

Про Таню и монастырь Шао-Линь

Прошло уже три книги, а я все помню о ней. Нет, внешность описать не могу; симпатичная такая, помоложе меня, лицо…ой, да причем тут лицо! Кольнуло мне где-то в сердце, когда увидел ее, а я ведь с работы ехал, не до ухаживаний, до друга бы скорей четвероногого. Да о чем я? Мужику почти шестьдесят, из работы не вылезает, а тут мысли непотребные. Но это случай особый, – повторяю, тут сердце кольнуло.

Набрался последней смелости и пересел на скамейку напротив, с ней рядом.

– Простите, – говорю, – я приставать не буду. Вот потянуло познакомиться.

– Приставайте, – улыбнулась она, – ко мне давно уже никто не приставал. Меня Таней зовут. А вас?

Я растерялся. Сказать «Миша» – уже как-то неприлично для лысеющего мужчины с седой бородкой; «Михаил Алексеевич» – но мы же в метро, не на приеме у посла (словно тебя туда звали); я и промямлил нечто среднее между Мишей и Алексеем. Таня переспрашивать не стала.

– Ну, дела-а-а, затосковало под ложечкой, – вот вляпался, как есть вляпался. Хотел так просто, смелость свою проверить, мужскую привлекательность, поболтать немножко, новенького чего узнать. Куда я с ней поеду? На ресторан денег нет, чуть опоздаешь, жена весь мобильник испилит. Да и вообще, как-то неприлично с первого раза – мне мама говорила…

– А вы где выходите, Миал? (все помнит!) На «Черной речке?» И я там живу. Значит, соседи.

Час от часу не легче! Это она в гости намекает зайти! А у меня вчера на носке дырочка образовалась, ма-а-ахонькая, но на самом виду. Неудобно получится,

– А вы чем занимаетесь? – не унималась новая знакомая, – Книги пишете? Первый раз живого писателя вижу, Вы, наверное, такой серьезный, что все обдумываете, кто кого чем убил и как ложное алиби подстроил? Почитать дадите? Или нет, лучше подарите с автографом: все подруги в обморок упадут,

«Господи, умоляю, прекрати мои мучения! Я не хотел ничего дурного! Я только хотел себя проверить – могу еще произвести впечатление на симпатичную женщину или нет, У меня и в мыслях… прости, соврал, мыслишка мелькнула одна, но это так, по привычке. Ты же меня знаешь, Господи! Жена у меня хорошая, Никогда больше к незнакомым дамам не подсяду!» «Смотри у меня – не впервой прощаю!» – сказал Господь и исчез.

– Миал, вот и «Речка» наша, выходим,

Напротив дверей стоял широкоплечий мужчина с повадками бойца монастыря Шао-Линь и протягивал ручищи своей ненаглядной Танечке.

Услышал Господь мои молитвы, слава Тебе, Господи, слава Тебе…

Что-то сердчишко пошаливает, надо с собой валидол носить.

Вот и лето прошло,Словно и не бывало.На пригреве тепло.Только этого мало.Все, что сбыться могло,Мне, как лист пятипалый,Прямо в руки легло,Только этого мало.Понапрасну ни зло,Ни добро не пропало.Все горело светло,Только этого мало.Жизнь брала под крыло,Берегла и спасала,Мне и вправду везло.Только этого мало.Листьев не обожгло,Веток не обломало…День промыт, как стекло,Только этого мало.Арсений Тарковский* * *

Чего уж там, люблю поворчать; то не так, это не эдак – что дома, что на работе, иногда на улице – по обстоятельствам. Только при начальстве язык прикусываешь. И тут повезло; нет у меня начальства – и все тут. Сам я себе начальник. Вот и приходится день-деньской не покладая рук (выражение неудачное, потом заменить надо) наставлять подчиненных или просто под руку подвернувшихся (выражение неудачное, потом заменю) учить уму-разуму, как что делать положено и вообще – как правильно жить.

Большинство не слушается, приходится бурчать им вслед: «Я же говорил тебе, почему не так сделал?» А если и верно сработает – все равно ворчу – привычка такая. Знакомые внимания не обращают, мимо ушей пропускают, а кто учиться не хочет, огрызаются еще: «Ты бы жену свою воспитывал, политработник такой-то!» Ну, вы понимаете, культуры у людей маловато…

Да разве я женой не занимаюсь! Да в первую голову – жена-то всегда под боком. Правда, в тонкости стирки, глажки, уборки и готовки не вмешиваюсь – на конечный результат указываю: вот так надо было и так, а не эдак, соли побольше, масло пораньше, резать помельче и так далее.

Поворчу-поворчу и сяду к любимому столу «былинки» писать – штука тоже непростая, умственная. А жена подойдет сзади, погладит, как маленького, по лысеющей голове и скажет: «Отдохни ты, солнце мое, устал, поди, всем замечания делать»,

А я возьму ее за руку и ни словечка не выдам: все-то она давно ведает, «былинка» моя ненаглядная…

Он был ворчун —Не больше, чем любой.Она ж его За это укоряла,Она емуЧастенько повторяла:– Что будетВ старости с тобой!Шли годы…Он ворчал,Она ворчала,Он ей в упрек,Она его в штыки:– Что будет в старости!.. —И замолчала.Они давно ужБыли старики.Василий Федоров †