партию, бывшие полевые командиры, а на тот момент – региональные боссы, наконец-то получили тот политический механизм, который позволял им сохранить свою коллективную власть над страной, но при этом не давал ни одному из них решающего преимущества. Носитель верховной власти должен был меняться с той самой периодичностью, которая была записана в конституции 1917 года. Это было главное, что мексиканский авторитаризм позаимствовал у несостоявшейся демократии.

Надо сказать, что даже для Кальеса эта особенность созданного им режима не была очевидной. Он хотел, чтобы реальная власть оставалась в его руках, а в президентском кресле сменялись послушные ему марионетки. Но не вышло. Новый президент, которого Кальес подобрал из числа своих верных соратников, вскоре распорядился его арестовать и выслать из страны. При Ласаро Карденасе мексиканский авторитаризм окончательно принял ту форму, в которой потом просуществовал многие десятилетия. Это был режим, основанный на политической монополии созданной Кальесом партии, которая с 1946 года – и по сей день – называется «Институционно-революционная партия», ИРП.

С формальной точки зрения мексиканский авторитарный режим никогда не был однопартийным. Другие партии допускались к участию в выборах, которые проводились с завидной регулярностью, причем президенты менялись раз в шесть лет с точностью метронома. Все они состояли в ИРП и определялись путем согласования интересов наиболее влиятельных фигур правящей партии. ИРП выигрывала и почти все места в парламенте страны, конгрессе. Как ей это удавалось?

Главным элементом системы была персональная заинтересованность местных правящих групп в успехах партии-монополиста. Губернаторы мексиканских штатов обеспечивали результаты ИРП на национальных выборах не хуже, чем российские губернаторы «давали цифру» партии власти. На самом деле лучше, потому что если в России некоторые делали это из-под палки и неумело, то у мексиканских губернаторов все было в порядке и с мотивацией, и с ресурсами. Если не удавалось получить нужный результат честно, то результаты подделывались. Но часто в этом не было необходимости.

Дело в том, что оппозиционные партии Мексики были не столько даже подконтрольными режиму (и это тоже, но все-таки не полными сателлитами), сколько нишевыми. В силу своей политической позиции они были способны привлечь лишь небольшую часть избирателей. Тут аналогия с Россией – почти полная, с той только разницей, что своей ЛДПР в Мексике не было: латиноамериканская политика театральна, но прямой клоунады не допускает. Зато были Народная социалистическая партия в роли КПРФ, Партия национального действия в роли «правых» и Подлинная партия мексиканской революции в роли «Справедливой России». Эти партии проигрывали выборы ровно по тем причинам, по которым проигрывают их российские аналоги. Другие партии к участию в выборах допускались эпизодически. Как правило, их просто не регистрировали, потому что мексиканское законодательство (которое, как мне кажется, напрямую послужило образцом для российского закона о партиях) связывало регистрацию с выполнением таких требований к численности членов и результативности участия в выборах, какие новая партия выполнить неспособна.

Мексиканская политическая система отличалась невероятной стабильностью. В течение сорока лет – с 40-х до конца 80-х – в политике страны вообще ничего не менялось. Сначала система обеспечивала довольно быстрое экономическое развитие, но уже в семидесятых появились явные признаки застоя. Главным тормозом экономического роста стал большой и неповоротливый государственный сектор – наследие революционного периода. Не помогала развитию экономики и коррупция, которая приобрела характер национальной эпидемии. Это неудивительно, принимая во внимание, что местные боссы ИРП – их называли «кациками» по аналогии с ацтекскими правителями прежних времен – имели все основания относиться к государству как к своей собственности.

Общее настроение скуки и безнадежности, царившее тогда в Мексике, хорошо уловил Иосиф Бродский, посетивший страну вскоре после изгнания из СССР. В его цикле «Мексиканский дивертисмент» меня больше всего трогают вот эти строки: «В грядущем населенье, // бесспорно, увеличится. Пеон // как прежде будет взмахивать мотыгой // под жарким солнцем. // Человек в очках // листать в кофейне будет с грустью Маркса. // И ящерица на валуне, задрав // головку в небо, будет наблюдать // полет космического аппарата». «Прекрасная и нищая страна». Так констатировал поэт, да и вернулся в США.

Однако избавиться от системы, которая с очевидностью показала свою неэффективность, мексиканцам не удавалось. Это тем более удивительно, что масштабы фальсификаций на выборах были довольно скромными по меркам авторитарных режимов. Многие миллионы жителей страны действительно продолжали голосовать за ИРП. Естественно, режим заботился о том, чтобы реальной альтернативы не было. Оппозиционные партии, жалкие и неубедительные, продолжали собирать голоса в своих узких целевых группах и на большее даже не рассчитывали. Но все-таки за кого-то из них можно было проголосовать просто назло властям, по принципу «на безрыбье и рак рыба». Не тут-то было.

Этот период власти ИРП один американский политолог назвал «трагическим великолепием»: трагическим потому, что дела в стране шли все хуже и хуже, а великолепием – именно потому, что правящая партия продолжала побеждать на выборах. Главным механизмом «трагического великолепия», по мнению ученых, стала способность режима поощрять «правильное» голосование материально – как путем элементарного подкупа отдельных избирателей, так и более изощренным способом, когда материальное благосостояние целых сообществ зависело от результатов выборов. В местностях, где голосовали «неправильно», исчезали госконтракты, росла безработица, не развивалась инфраструктура. В способности «давать цифру» мексиканские местные боссы достигли настоящего мастерства. И чем хуже шли дела в экономике, тем сильнее становились мотивы к «правильному» голосованию.

К концу 80-х «трагическое великолепие» дало сбой. В 1982 году Мексика пережила тяжелый экономический кризис, который показал правящему классу страны, что надо что-то менять. Выразителем этого настроения стал сын одного из главных архитекторов режима Куаутемок Карденас. Не только в силу такого происхождения, но и в силу личных достоинств он был видной фигурой в ИРП. В 1988 году Карденас пошел против неписаного правила, согласно которому действующий мексиканский президент назначал своего преемника, и объявил о своих претензиях на пост. А поскольку от ИРП он выдвигаться не мог, то формально его выдвинула игрушечная Подлинная партия мексиканской революции, а неформально поддержали многие члены ИРП и мексиканские коммунисты. Потом на основе этого альянса была создана Партия демократической революции.

Многие авторитарные режимы заботятся об убедительности своих выборов и используют разные технические усовершенствования как доказательство того, что всё по-честному. Мексика была в авангарде компьютеризации избирательных процедур. Однако в день подсчета голосов на выборах 1988 года, на которых – по предварительным данным – лидировал Карденас, компьютерная система дала подозрительный сбой, а когда была восстановлена, то победителем оказался кандидат от ИРП. Подведя таким образом итоги выборов, власти энергично принялись за восстановление порядка. Многие сторонники Карденаса подверглись репрессиям, у других пострадали карьеры и бизнес. Но по репутации ИРП был нанесен непоправимый удар.