Разглядывал его в ответ: большой нос, тяжелые морщины на лбу. Глаза изумрудные. Говорят, у всех серокожих глаза такого цвета.

Интересно.

Обратил внимание на ладони – скрюченные, как артритом, пальцы.

Сколько ему лет – сложно сказать.

Как вообще стареют серокожие? Тяжелые ли здесь для них условия или они наоборот энергией напитываются от некро-сора?

Много неизвестных.

Он все смотрел и смотрел. Я не выдержал, поинтересовался:

– Никак не налюбуешься красотой такой?

Джохар громко фыркнул:

– Думы думал старческие мудрецовые. Тебе оно всё не скоро дано будет. Умишком твоим имперским не понять, – затем он резко тему сменил. – Есть хочешь?

Задумался.

А ведь, действительно, хочу.

– Да. Только я не знаю, что вы тут едите. Не подурнеет ли мне с вашей кормёжки?

– Разберемся, малой. Я столько имперцев откормил, ты бы ужаснулся узнай сколько вашего калечного брата попадает в передряги. Так что расслабься. Ты не уникален.

Успокоил.

Он ушёл и через минут двадцать вернулся. Большой глиняный кувшин в его руках порадовал. Живот заурчал.

Старик протянул, я взял. Руками уже мог активно двигать.

Глянул внутрь: нечто бело-зеленое. Зелень шла по поверхности тонкой спиралью.

– Что это?

– Молоко.

Выпил. Еще тёплое.

Молоко да, только кислятиной какой-то отдает и густое. Но всяк лучше, чем пустой желудок, да и, в принципе, вкусное.

Я уснул.

Опять.

***

Первый день я отдыхал нормально: Джохар меня не трогал.

Осаждали мерзкие сны.

Я ел то что приносил серокожий: такое же молоко, пару полос безвкусного мяса, много пересоленной каши – с непонятным вкусом – и один раз была черствая булка, в принципе, такая же как в Империи.

Я и забыл за долгое время снов интеграции как приятно вообще есть. Наслаждался каждым мгновением. Да, еда была не лучшая, но с голодухи казалась великолепной.

Неделя интеграции легла на процессы регенерации, мышц пожгло, впору за голову хвататься. Непривычно было смотреть на прутики ручек; истончился я знатно.

Как-то вот так и существовал.

Почувствовал верхнюю часть тела, боль и жгучую чесотку на месте где росли пальцы левой. Они восстанавливались быстро. Уже отрасли по вторую фалангу. Только сейчас я и заметил, что оставил во Дворце перстень Дома. Левая глазница постоянно горела. Терпимо, хотя и неприятно. Надо привыкать к этому ощущению: глаз растить – это надолго.

Немного двигался, исполняя подобие зарядки – от этого быстрее уставал.

Меч в итоге притянул к себе и спал с ним в обнимку. Так было спокойнее.

***

На второй день пастуху надоела устоявшаяся между нами тишина. Теперь Джохар периодически тыкал в меня, будил, узнавал примерно каждые шестьдесят минут как я себя чувствовал – еще и на часы тварь такая показывал – постоянно спрашивал готов ли уходить. Судя по довольному, раскрасневшемуся лицу, так он издевался, такое вот развлечение выбрал.

В какой-то момент очередной побудки, на квадрате алтаря раскрылся волчий глаз. Он уставился на Джохара – и тот, побледнев, выбежал из комнаты.

Правильно сделал.

Я бы также поступил.

– Дай допуск, Кир.

Голос в голове прозвучал ровно, с безразличием. Был он мужским и глубоким.

– Ты из говорящих…