Не могу.

Всю мою жизнь меня отчитывали все кому не лень. Я всегда и во всем была не такой: сначала плохая дочь, потом плохая подруга, сейчас плохой работник и хреновая мать. Иногда мне даже не верится, что один человек, то бишь я, может быть настолько плох во всем. Но окружающие люди бывают убедительны.

Никто, кроме папы, никогда не защищал меня, а сама защищаться я не умела. Научилась только ради Лисы. Я никому не дам ее в обиду, она вырастет другой — той, кто не прикусит язык в ответ на хамство. Она уже растет бойкой малышкой.

— Эй, а кто тут у нас Золушкой подрабатывает?

— Я Солуска! — выдает довольная моська, и я улыбаюсь сквозь слезы.

Дым подсаживает малышку, чтобы та протерла чудо-тряпкой кухонные шкафы, скользит по мне взглядом, но затем резко возвращает его. Ставит Лису на ноги и подходит ближе.

— Все в порядке?

Быстро-быстро моргаю, чтобы высушить чертовы слезы, и киваю так, что голова, кажется, отлетит. Только он не верит мне, я уже заметила: он всегда поджимает нижнюю губу, когда ему не нравится то, что слышит.

— Я бываю резок, работа обязывает, — объясняется спокойным голосом. — Я не хотел тебя обидеть. Спасибо за то, что сделала, но лучше направь все силы на себя и свое здоровье. Тебе это нужнее.

Мне никто, кроме папы, никогда не говорил подумать о себе. Наоборот, все твердили, что я слишком мало думаю о них, что я недостаточно для них делаю, не так люблю и все в духе.

— Хорошо, — стараюсь ответить уверенно, хоть и перестала дрожать буквально сейчас. Перед Дымом совсем не хочется выглядеть испуганной овечкой, он не оценит.

А с каких пор мне интересно, что решит?

Пока ломаю голову, тот уже достает из холодильника сэндвич и кусает его на ходу. Вместо того, чтобы доесть вчерашнюю бесподобную курицу, я ведь могу и разогреть. Отвлекает от путаных мыслей очередной звонок Аси, он же возвращает в реальность, где Дым и без меня справится. Кто я вообще такая, чтобы лезть к нему? Он дал мне крышу над головой, душу-то не открывал.

Следом меня зовет Лиса, за что я благодарна ей до луны и обратно. Предлагаю малышке карандаши, раскраску и стараюсь следить, чтобы та не решила устроить художества на стенах. Не должна, но мало ли.

После того, как мы выбираем рисунок — три всеми любимых кота на прогулке, я решаю-таки набрать Вознесенских, чтобы извиниться и узнать, какой мне вынесли приговор. Долго слушаю гудки, но никто не отвечает. А когда смотрю в экран на списки несохраненных номеров, понимаю, что не хочу восстанавливать старый. Какой смысл? Кому он нужен, кроме рекламы стоматологий? Маме? Ха-ха, мама мне не звонит. Она вообще никому не звонит, только мантры слушает вечно.

Жаль, конечно, что клиенты потеряют меня, но, если понадобится, я многие телефоны знаю наизусть, а самые важные записала в блокноте. Остальные при желании тоже достану. Потом, не сейчас, я все равно несколько дней не смогу работать.

Нахожу в интернете номер «Квадрата» и, дозвонившись, объясняю ситуацию Полине, администратору. Она обещает прикрыть меня перед Скелетиной, но только до среды. И это намного больше, чем я могла рассчитывать. С улыбкой засматриваюсь на Лису, которая, высунув язык наружу и сдвинув бровки, уничтожает карандашами лист бумаги. У нас так давно не случались подобные выходные, что я уже и забыла, как волшебно это может быть.

— Мама, — зовет Лиса и затем шепчет на ухо: — А мосно дядя посалник будет моим плинцем?

Я застываю, потому что именно в этот момент встречаю его взгляд. Переодевшийся Дым появляется в зале, объединенном с кухней, и смотрит во все свои серые глаза. Я многого в жизни не понимаю, знаю, что неважно разбираюсь в вербальных сигналах, но разгадать, о чем думает этот мужчина сложнее, чем понять код самого да Винчи.

— Конечно. — Я целую Лису в макушку и пытаюсь укусить за ухо под ее звонкий смех.

Все лучшее детям.

— Будешь чай? — облако мыслей рассеивается от низкого голоса.

— Нет, спасибо, — слишком быстро отвечаю я и тут же пытаюсь исправиться: — Выпила кофе. Надеюсь, ты не возражаешь.

Опускаю глаза, но через силу снова поднимаю на него.

— А я, пожалуй, выпью, — игнорирует мои слова. — Как ты себя чувствуешь?

Он подходит ближе, садится на подлокотник дивана, в то время как Лиса, наоборот, вскакивает и начинает кружиться под музыку из любимой рекламы про младенцев.

— Хорошо. Прополоскала и запшикала горло лекарствами, которые ты купил, надеюсь, обойдется. Если бы это была ангина, я бы уже не смогла говорить — у меня всегда так. Наверное, ты прав, и мне нужно было просто хорошенько поспать.

Дым кивает, глядя на меня сверху вниз, а я, кажется, чувствую, как кровь в венах начинает циркулировать быстрее. Я знаю, что стремительно краснею, точно распознаю жар, который растекается по рукам-ногам и устремляется к лицу. Срабатывает аварийная система, и я напрягаюсь в один миг. Потому что мне слишком хорошо, а это значит — жди беды.

И она всегда приходит, если ее очень ждешь.

Резко дергаю головой, словно предвещаю, что случится. Вижу, как Лиса, забравшись на стул, тянет ручки к электрическому чайнику, из которого идет пар. И уже знаю, что будет дальше.

Я двигаюсь точно молния: мимо Дыма, мимо барной стойки. Один выпад, второй. Вот Лизка берет двумя ладошками закипевший чайник, только приподнимает и вскрикивает, потому что горячий. Она выпускает его. Тот со стуком кренится на бок, вода разливается по столу. Я не думаю, подставляю руку и со всей силы швыряю чайник в раковину. С громким звуком. С шумом в ушах, мушками перед глазами и диким ужасом, застрявшим меж ребер.

Не думать, не думать, не думать, обожглась ли Лиса, ударилась или упала. Блок. Стиснув зубы разворачиваюсь, слышу плач будто издалека. И с протяжным стоном выдыхаю, совершенно не контролируя себя и звуки, которые издаю.

Дым рядом. Он одной рукой держит Лису за подмышки, другой бросает кухонные полотенца на стол и на пол.

— Черт, Юна!

Лишь после его слов замечаю, как покраснела моя рука. Она трясется, но я не чувствую боли. Шок это или что — я не знаю. Единственное, что меня волнует: Лиса в порядке, она не обожглась.

— Не реви, — говорит Лисе, когда та всхлипывает и готовится раскричаться от испуга. Без грубости, но так, как я никогда не умела. Так, что она слушается, и вмиг дрожащие губки перестают дрожать.

Приземлившись на свои две, малышка шмыгает носом и отбегает к дивану, где прячется в подушках. Она чувствует, что набедокурила, с этим у нее проблем нет. Но я не хочу, чтобы ощущала себя виноватой. Я обязательно скажу ей, что она не причем, когда…

— Ауч! — шиплю, потому что Дым засовывает мою кипящую руку под воду. Это отрезвляет. Замечаю морщинки в уголках серых глаз. Он злится? — Прости, — тотчас слетает с губ. — Прости, это все моя вина, я не предупредила, что так может быть. Ты у себя дома захотел чай, а я… Я просто пью все холодное, Лиса привыкла, что можно трогать все. Чайник у нас стоит аж на холодильнике, чтобы не достала, и на плите ничего не оставляю, ведь…