Гибель Клиния на полях Коронеи имела непредвиденные последствия для жизни Сократа. Полководец оставил после себя вдову Диномаху, двоюродную сестру Перикла (а также бывшую его жену – брак, возможно, был заключен по династическим соображениям). Их двум малолетним сыновьям нужен был опекун, а в завещании Клиния было указано, что в случае его смерти они должны перейти под опеку Перикла. Одним из этих сыновей был четырехлетний Алкивиад.

Пятнадцать лет спустя Алкивиад станет в Потидее соратником и сотрапезником Сократа 23. Потеря отца, возможно, оказалась главной причиной того, почему жизнь Алкивиада оказалась неразрывно связана с Сократом: почему он был его учеником и в годы мира, и на войне, его партнером в спортивной борьбе и его преданным товарищем. И конечно же, подобные отношения не могли бы развиваться без ведома и согласия опекуна Алкивиада – Перикла.

Значению этой близости для сословного положения Сократа уделялось на удивление мало внимания. А между тем именно эта долгая и интимная связь Алкивиада и Сократа, мальчика и мужчины, в конечном итоге сыграла решающую роль в том, что философа стали считать «растлителем молодежи». И за что, наряду с оговором в «введении новых богов», философ много лет спустя, в 399 г. до н. э., был обвинен, предан суду и приговорен к смерти.

Глава третья

Появление Алкивиада

Последний акт пира

Когда Сократ кончил, все стали его хвалить, а Аристофан пытался что-то сказать, потому что в своем слове Сократ упомянул одно место из его речи. Вдруг в наружную дверь застучали так громко, словно явилась целая ватага гуляк, и послышались звуки флейты.

– Эй, слуги, – сказал Агафон, – поглядите, кто там, и, если кто из своих, просите. А если нет, скажите, что мы уже не пьем, а прилегли отдохнуть.

Вскоре со двора донесся голос Алкивиада, который был сильно пьян и громко кричал, спрашивая, где Агафон, и требуя, чтобы его провели к Агафону. Его провели к ним вместе с флейтисткой, которая поддерживала его под руку, и другими его спутниками, и он, в каком-то пышном венке из плюща и фиалок и с великим множеством лент на голове, остановился в дверях и сказал:

– Здравствуйте, друзья! Примете ли вы в собутыльники очень пьяного человека или нам уйти? Но прежде мы увенчаем Агафона, ведь ради этого мы и явились! Вчера я не мог прийти, – продолжал он, – зато сейчас я пришел, и на голове у меня ленты, но я их сниму и украшу ими голову самого, так сказать, мудрого и красивого. Вы смеетесь надо мной, потому что я пьян? Ну что ж, смейтесь, я все равно прекрасно знаю, что я прав. Но скажите сразу, входить мне на таких условиях или лучше не надо? Будете вы пить со мной или нет?

Все зашумели, приглашая его войти и расположиться за столом, и Агафон тоже его пригласил.

И тогда он вошел, поддерживаемый рабами, и сразу же стал снимать с себя ленты, чтобы повязать ими Агафона; ленты свисали ему на глаза, а потому он не заметил Сократа и сел рядом с Агафоном, между ним и Сократом, который потеснился. Усевшись рядом с Агафоном, Алкивиад поцеловал его и украсил повязками. И Агафон сказал:

– Разуйте, слуги, Алкивиада, чтобы он возлег с нами третьим.

– С удовольствием, – сказал Алкивиад, – но кто же наш третий сотрапезник?

И, обернувшись, он увидел Сократа и, узнав его, вскочил на ноги и воскликнул:

– О Геракл, что же это такое? Это ты, Сократ! Ты устроил мне засаду и здесь. Такая уж у тебя привычка – внезапно появляться там, где тебя никак не предполагаешь увидеть. Зачем ты явился на этот раз? И почему ты умудрился возлечь именно здесь, не рядом с Аристофаном или с кем-нибудь другим, кто смешон или нарочно смешит, а рядом с самым красивым из всех собравшихся?

И Сократ сказал:

– Постарайся защитить меня, Агафон, а то любовь этого человека стала для меня делом нешуточным. С тех пор как я полюбил его, мне нельзя ни взглянуть на красивого юношу, ни побеседовать с каким-либо красавцем, не вызывая неистовой ревности Алкивиада, который творит невесть что, ругает меня и доходит чуть ли не до рукоприкладства. Смотри же, как бы он и сейчас не натворил чего, помири нас, а если он пустит в ход силу, заступить за меня, ибо я не на шутку боюсь безумной влюбчивости этого человека.

– Нет, – сказал Алкивиад, – примирения между мной и тобой быть не может, но за сегодняшнее я отплачу тебе в другой раз. А сейчас, Агафон, – продолжал он, – дай мне часть твоих повязок, мы украсим ими и эту удивительную голову, чтобы владелец ее не упрекал меня за то, что тебя я украсил, а его, который побеждал своими речами решительно всех, и притом не только позавчера, как ты, а всегда, – его не украсил.

И, взяв несколько лент, он украсил ими Сократа и расположился за столом.1.

Молодой лев

Алкивиад всегда любил эффектные появления. Именно так он появляется и на пиру Агафона в 416 г. до н. э., о котором рассказывается в одноименном диалоге Платона. Алкивиад родился в 451 г. до н. э., значит, в тот момент ему было около тридцати пяти лет2. Примерно в этом же возрасте его бравый папаша Клиний сражался и погиб при Коронее. Сократу же во время пира у Агафона должно было исполниться пятьдесят четыре года. Позади осталась боевая молодость, и он, по описанию Алкивиада, был уже человеком среднего возраста.

Примечательно, что у Платона Алкивиад отвлекает собравшихся от собственной персоны и делает центром внимания на пиру Сократа и описание его дел. Драматично само время, описываемое в диалоге, – 416 г. до н. э. Оно приходится как раз на середину затяжной Пелопоннесской войны, на период относительного затишья перед возобновлением широкомасштабных военных действий в ходе Сицилийской экспедиции 415–413 гг. до н. э. Сын Клиния был тогда самой яркой и эпатажной личностью эпохи.

Аристократичный, потрясающе красивый и даже более бесшабашный, чем его отец, Алкивиад был к тому же очень амбициозен и одержим соревновательным духом. Подобные качества вызывали одобрение и восхищение в высших кругах афинского общества, но они же и заставляли тревожиться его наставников, поклонников и покровителей.

Алкивиад принадлежал к двум знатнейшим и влиятельнейшим афинским семьям. По отцовской линии он принадлежал к знатному роду «евпатридов»3, ведших свою родословную от героя