переродилось в нечто грязное и мерзкое. Хотя что тут рассуждать, каждый тогда пытался выживать, как мог. Перспективы счастливого будущего подавляющее большинство людей не видели вообще, а огромное количество молодежи, не находя себе применения нигде, вступало в преступные банды или, если быть ближе к Уголовному кодексу, — организованные преступные группировки. И наряду с грабежами, угонами машин, убийствами появился новый для нашей страны вид преступной деятельности — рэкет. Банды в бесконечных стычках между собой делили территории влияния с находящимися на них торговыми точками. А после дележа собирали дань с коммерсантов. Не хочешь платить, сожгут магазин или изобьют для начала — вот и весь разговор. Можно было, конечно, написать заявление в милицию, но в таком случае становилось еще хуже. Милиция в те годы была тем же полубандитским органом, хватающим двумя руками все, до чего могла дотянуться. Мелкий рэкет занимался киосками и магазинами, более крупный обкладывал данью рынки и мелкие производства. Самые крупные банды уже имели долю со всего, включая банки и огромные предприятия, и не боялись никого, так как к этому времени понять, где генерал МВД, а где главарь банды, было очень трудно. Но пока мы еще находились в более или менее спокойном периоде, и все это нас только ожидало впереди. И если мы хотим заниматься «бизнесом» впредь, то уже сейчас надо заручаться поддержкой «сильных» мира, не всего, конечно, но хотя бы нашего «болота». Правда, и тут есть нюансы. И я вспомнил, чем закончилась история соседа, в девяностые занявшего деньги на покупку товара у бандитов и после этого потерявшего все имущество, а потом и жизнь. Бандитам мало было возвращенных денег, они захотели участвовать в самом процессе, а вскоре просто-напросто забрали все себе. Чтобы с волками «разговаривать», нужно либо знать «волчий» язык, либо самому быть «волком».

И если завершать наш бизнес, то делать это надо именно сейчас, пока не поздно. Судя по тем деньгам, что отложил я, у всех имеется в общей доле тысяч по сорок-пятьдесят еще «крепких» рублей. А это, считай, капитал. Может, все и к лучшему, продолжал витать я в облаках, сидя на стуле напротив учителя.

Но сбыться моим радужным мыслям не позволили. Все случилось почти мгновенно. Уже утром на всех наших складах, в торговых точках и в шахматной школе прошли обыски. Учителя и больше половины ребят арестовали. И даже Кешину коробку из чулана спасти не удалось, ее приобщили к вещественным доказательствам нашей деятельности. Из двадцати ребят не арестовали только меня и еще троих, не достигших 18 лет. Хотя за время следственного процесса меня и вызывали несколько раз вместе с родителями в местное отделение милиции, но так как в прямой деятельности я не участвовал, был на хорошем счету в школе и на вопросы милиции и родителей откровенно лгал, что ничего не знал и ходил играть в шахматы, от меня в скором времени вообще отстали. Ребят продержали на допросах почти неделю, а учителя так до суда и не отпустили. Состоявшийся через полтора месяца суд постановил: осудить по статье 154 УК РСФСР «Спекуляция» всех участников. И приговорил учителя к двум годам лишения свободы с конфискацией имущества, восемь ребят, торговавших непосредственно в палатках и на рынке, — к году заключения, остальным раздали условные сроки.

Итак, если подвести итог нашей деятельности, то лучше бы вообще ничего не начинали. Искалеченные судьбы и поломанные жизни в буквальном смысле. Даже те ребята, которые получили условные сроки, могли забыть об устройстве на нормальную работу или хотя бы о вменяемом отношении к ним со стороны общества. Довольно часто люди, наказанные государством, становились изгоями. А что я? У меня в подвале три бидона денег и открытая ненависть всех моих бывших друзей шахматистов, еще недавно называвших меня членом своей семьи. Сказать правду родителям, почему я перестал выходить на улицу и сижу целыми днями дома, или почему нам уже три раза били стекла в окнах, я, конечно, не мог, так же, как и снять с себя вину за случившееся. Приходившие мне в голову «оправдательные» мысли о том, что предпринимательство — это всегда риск и считать себя виновным во всем несправедливо, я считал проявлением слабости. В моем понимании слова «совет» и «ответственность» были неразделимы, а значит, и приговор мне — виновен. И все чаще я стал мысленно возвращаться к началу. Что я сделал не так? Почему все наперекосяк? Как нужно было поступить? Я же точно не хотел, чтоб так все вышло. Помню вечер спустя некоторое время после всех этих событий. Пришел отец с работы. Не раздеваясь, сел в прихожей. Глаза не поднимает, смотрит в точку. Сказал, что у него работы больше нет. И ночь бессонная. И как мы дальше будем жить? Никто не знает.

А я ведь знаю. И в тот момент я понял, что ошибся. На самом деле я не так хочу все изменить. Я не хочу только себе и семье. Я всем хочу! Чтоб вернулась счастливая спокойная жизнь, что была у нас в СССР до его развала.

И так мне горько стало на душе от своего прежнего эгоизма, от своей мелочности! От упущенной возможности исправить все для всех. Конечно, мне надо было все остановить, всю «перестройку», весь развал, предупредив тех, кто находится «наверху». Ведь если о страшных последствиях будут знать наш генеральный секретарь и партия, то они смогут все отменить. Вот с чего надо было начать! Сейчас уже поздно — процесс в разгаре. А вдруг не поздно? И можно попробовать все вернуть? А мне чего терять? Немного денег из бидона на билет, записку маме: «Я в деревню с дядей Вовой на три дня», тем более он звал меня позавчера. И вот я на вокзале возле касс.

Глава 4. Москва! Звонят колокола…

Без паспорта вариантов, кроме электрички, не было. Хоть за этот год я и вымахал и с виду походил на шестнадцатилетнего паренька с вечным своим «ежиком», и, как в прошлые мои тринадцать лет, под носом уже наметились усы, но по усам ведь билет не купишь. Ну, так тому и быть. Благо столица всего в четырехстах километрах от нас, а не с Дальнего Востока мне добираться. Всего два дня пути, пять пересадок, и я на Павелецком вокзале. Куда мне дальше? Наверное, в Кремль.

Значит, сразу же в метро. Сколько раз за свою жизнь, по очень крайней необходимости, спускался я туда,