авторов. Путь к повышению авторитета заключался в публикации ярких, запоминающихся произведений (даже если они пугающие или написаны в дурном вкусе), а также в том, чтобы другие газеты обсуждали их и перепечатывали. По логике, знакомой нам по сегодняшней экономике социальных сетей – клики, лайки и ретвиты, – ценность текста зависела от того, как часто о нем говорили другие, сколько выдержек приводили, и перепечатывали ли.

Не всякое произведение подойдет для этой роли, утверждал По: «Оригинальность – вот что необходимо: важно уделять большое внимание стилю и тратить много сил на сочинение, иначе рассказ превратится в скучный и абсурдный». Таким образом, «Береника» оказалась искусным произведением, довольно редким и ценным товаром. По заявил, что отыскал хороший рецепт и был готов использовать его от имени Уайта.

В результате он предложил ежемесячно снабжать Southern Literary Messenger новым рассказом: «Ни один из них не будет иметь ни малейшего сходства друг с другом ни по содержанию, ни по манере изложения». Результаты скажут сами за себя: «Эффект – если таковой будет – лучше оценивать по тиражу журнала, чем по любым комментариям к его содержанию».

По принял ожидаемую критику рассказа, превратил ее в аргумент, необходимый для создания хорошей репутации, а дальше заключил пари. Он предлагал свой товар в качестве сделки, хвастовства, делового предложения и, конечно же, прекрасно подготовленного эксперимента.

В июне 1835 года Уайт заговорил о возможности работы в Ричмонде. «Ничто не доставит мне большего удовольствия, – восхищался По. – Мне не терпится поселиться в том городе».

В итоге он оставил тетю и кузину, планируя вскоре перевезти их к себе. После смерти Джона Аллана Эдгар По, двадцати шести лет от роду, мог теперь претендовать на место в городе своего детства на собственных условиях.

Глава 5

Ричмонд: Осязаемая неизвестность

Возвращение блудного сына

Томас Уайт, спокойный, круглолицый, кудрявый мужчина, обладал необходимыми средствами и энергией для запуска издания Southern Literary Messenger, но сомневался в собственных суждениях. Ему приходилось полагаться на советы авторов, многие из которых являлись видными фигурами в интеллектуальных и политических кругах. Когда приехал По, Уайт нуждался в совете и помощи, хотя и был готов к возражениям.

Уайт рассматривал Messenger как часть лицейского движения: высокоумный, но популярный инструмент для повышения интеллектуальной жизни города, штата и региона. По его мнению, литературный прогресс был сродни экономическому развитию: «Журнал придает такую же энергию и оказывает такое же влияние на умственное совершенствование, как и железная дорога на сельскохозяйственный труд». Однако «к югу от Вашингтона, – жаловался он, – есть только два литературных периодических издания».

Уайт охотно публиковал отчеты недавно основанного Вирджинского историко-философского общества, надеясь подстегнуть движение «по созданию чего-то похожего на литературный и научный стиль Олд-Доминиона»: «Неужели кроме политики больше нет ничего стоящего?» Он хотел, чтобы Messenger включил его регион в национальный марш прогресса, а Север и Юг навсегда связали себя узами взаимной доброты и привязанности.

Подобная национальная миссия означала, что Уайт и его редакторы должны были тщательно избегать «спорного богословия» и «политики» – особенно рабства. Аболиционизм набирал обороты, как и движение за дальнейшее укоренение рабства. В Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне и Балтиморе белые рабочие, боявшиеся конкуренции, устраивали беспорядки и нападали на свободных негров и аболиционистов, подстрекаемые, а иногда и оплачиваемые промышленниками, которые предвидели рост цен на южные товары. Борьба за рабство превращалась в поляризующий конфликт жизни и смерти, который в итоге перерос в Гражданскую войну.

Уайт не хотел, чтобы его журнал воспринимался как проводник взглядов сторонников рабства. Messenger лишь изредка обращался к этой теме. Иногда там публиковались работы в поддержку африканской колонизации (чтобы отправить освобожденных негров в Африку – миссия, которую аболиционисты считали неприемлемой полумерой). В 1836 году, что необычно, газета опубликовала неподписанную рецензию на две книги, защищающие «особый институт»: «Юг, оправданный от измены и фанатизма северных аболиционистов», авторство которой впоследствии приписывалось Уильяму Дрейтону, и «Рабство в США» нью-йоркского романиста Джеймса Кирка Полдинга. Рецензент – вероятно, Натаниэль Беверли Такер, романист, судья и профессор права в колледже Вильгельма и Марии – утверждал, что рабство улучшает условия жизни и характер африканцев. Как заявил Джон Кэлхун: «Рабство – это не обязательно зло. Рабство – это позитивное благо».

После восстания Денмарка Визи – заговора с целью освобождения тысяч рабов в Чарльстоне в 1822 году – мнение элиты Юга ужесточилось. Аргументы в пользу рабства стали более агрессивными. Между тем, вездесущая идеология превосходства белых оставалась практически бесспорной даже для многих противников рабства. В Messenger и после него По в основном избегал высказывать свое мнение о рабстве, оставаясь в рамках того, что литературный критик Теренс Уэйлен назвал «средним расизмом»: базового уровня отношения к рабству среди белых как Севера, так и Юга до Гражданской войны. Как и Томас Уайт – и все белые американцы, – По извлекал выгоду из системы рабства и расовой изоляции множеством способов. В 1940 году один журналист нашел в здании суда Балтимора свидетельство того, что в 1829 году По, в возрасте двадцати лет, действовал как «агент Марии Клемм» и продал двадцатиоднолетнего раба по имени Эдвин «рабочему» Генри Риджвэю, который в городском справочнике значился как «цветной мужчина». Счет за продажу на сумму в сорок долларов свидетельствует о соучастии.

Поляризация между «белыми и черными», которая так жестко определяла социальный порядок США, глубоко запечатлелась в воображении По. Некоторые из его рассказов содержат грубые стереотипы об афроамериканцах, а использование им порой светлых и темных образов для изображения противопоставлений между разумом и невежеством, между духом и материей, резонировало с ощущением грозного «африканского присутствия», над которым стоит возвыситься хрупкой белой американской личности. Как писала Тони Моррисон: «Ни один ранний американский автор не имеет такого значения для концепции американского африканизма, как По».

Однако если в произведениях По часто повторялись расовые, половые и классовые иерархии его эпохи, он также остро осознавал насилие, угрозу и страх, скрывающиеся за «вежливыми» разделениями, и жестокость, с которой они навязывались. Будучи вечным аутсайдером, в своих произведениях он неоднократно инсценировал диверсии и перестановку лицемерных и несправедливых иерархий. Хотя По в основном избегал открытых политических заявлений, он сочувствовал угнетенным, признавая «порочные» и разрушительные импульсы, которые движут даже предполагаемыми образцами разума и добродетели. Будучи далеко не приверженцем Юга, не националистом, слепым к недостаткам Соединенных Штатов, и даже не защитником того, что называлось современной цивилизацией, По получал страшное удовольствие, представляя себе падение – или апокалиптическое разрушение – мира в его нынешнем состоянии.

Поднятие