— А разве он не первый среди слуг и детей Единого? Если бы Его Святейшество был среди нас, он не усомнился бы в знамениях.

— Не богохульствуйте, княжич! Не вам, сыну грешника, толковать волю Единого!

— А кому, вам?

Племянник поставил ногу в сапоге на первую ступень лестницы и патетически вскинул руки, обращаясь к лику Единого над входом в Храм. И снова Фридрих заметил едва уловимое движение его пальцев.

— Взываю к тебе, Отец наш Небесный! Открой двери Храма для страждущих чад своих.

Какое-то время ничего не происходило, и Главный Жрец уже открыл рот, чтобы снова обругать княжича. Но тут знак Единого в центре большой свинцовой печати на дверях Храма начал вдруг ярко светиться. Разноцветные лучи превратились в подвижные языки пламени, а потом печать, раскалившись добела, стекла расплавленным свинцом на мраморные плиты пола.

— Что это…?

На потрясенного храмовника смешно было смотреть, он не понимал, как такое возможно. Жрец не узрел магии, исходящей от молодого княжича, и никто на площади ее, кажется, не почувствовал. А вот это уже было интересно! Фридрих, конечно, читал про артефакты, скрывающие магию их владельца, но они были запрещены и не могли оказаться в руках мальчишки. У Альбрехта такой диковины точно никогда не было, уж он бы ни за что не преминул похвастаться Фридусу. Усмехнувшись про себя, Фридрих вернулся взглядом к племяннику, который стоял перед храмовниками, гордо расправив плечи. За его спиной напряженно замерла толпа горожан, готовая штурмовать Храм по первому его слову.

— Нет, вы не посмеете! — Главный Жрец бросился к дверям, загораживая их своим полным телом.

Племянник пожал плечами, и снова с картинной торжественностью обратился к лику Единого.

— Взываю, к тебе, Боже! Допусти верных детей в Храм свой!

И огромные двери церкви, словно повинуясь чьей-то могучей руке, медленно распахнулись навстречу людям. Светильники освещающие внутреннее пространство Храма вспыхнули все до одного, как бывало только по самым великим праздникам. Многоголосое «ах-х!» пронеслось по площади и отразилось от стен окружающих ее домов. Юный Йен Тиссен радостно развернулся лицом к народу.

— Жители Минея! Какие еще нужны доказательства нашего прощения?! Как могут верные слуги Единого не понимать и не принимать его истинной воли, выраженной в таких ярких знамениях?

И снова обратился к жрецам, указывая рукой на гостеприимно распахнутые двери Храма:

— Принимаете ли вы теперь волю Всевышнего, верные слуги его?!

— Принимаем… — ответ служителей был не дружным и неохотным, но достаточно громким, чтобы его услышали на площади.

— Тогда начнем же богослужение в Храме в честь скорбных и знаменательных событий!

Толпа ликующе взвыла и устремилась в раскрытые двери. Княжич повернулся к Главному Жрецу.

— А о вашем омерзительном проступке мы будем вынуждены сообщить в официальной жалобе Его Святейшеству. Отступникам, игнорирующим волю Единого не место в его Доме! И пока наш добрый Понтифик не назначит замену, ваши обязанности будет исполнять другой жрец. А вам я приказываю покинуть Минэй. Сегодня же!

Бывший Главный Жрец беспомощно хватал ртом воздух, тараща выпученные глаза то на молодого княжича, то на грязную лужицу свинца, в которую превратилась сверкающая магическая печать, присланная из канцелярии Понтифика с легатом Пьером Гийомсом. И трудно сказать, что потрясло его больше — наглость Йена Тиссена или неопровержимая воля Единого, явленная сегодня перед огромной толпой горожан.

Фридрих усмехнулся, наблюдая, как жрецы один за другим покорно заходят в Храм, обходя своего бывшего начальника. Вот тебе и мальчишка… играючи усмирил стаю прожженных интриганов, с которыми не смог справиться Альбрехт Тиссен. Откуда он только слов таких понабрался, демагог малолетний?! А Фридус еще уверял его, что племянника даже не стоит принимать в расчет — мол, что взять с малограмотного выгоревшего отрока? Вот тебе и пустышка, вот тебе и отрок…! И попробуй теперь докажи, что без сильной магии здесь не обошлось, у шустрого племянника, кажется, на все найдется ответ.

* * *

Монотонные завывания и бормотания Жрецов наводили тоску на Фридриха. Он вовремя осенял себя знаком Единого, подхватывал в нужный момент их гимны и слова взывания, заученные с раннего детства, изображая при этом радостное воодушевление от всего происходящего в Храме. Но в мыслях своих граф Тиссен снова и снова возвращался к сегодняшним ночным событиям.

…Когда гвардейцы разбудили его в камере посреди ночи и вежливо попросили следовать за ними, Фридрих не знал чего ему ожидать. Выверты больной фантазии брата Альбрехта было совершенно невозможно предугадать. С него бы сталось, устроить выматывающий ночной допрос младшему брату, чтобы в очередной раз унизить, или предъявить ему какие-нибудь новые несуразные доказательства его измены и предательства. Фридрих уже смирился с тем, что из своей камеры видимо прямиком отправится на плаху, а потом на погребальный костер.

Но реальность превзошла все ожидания графа. Гвардейцы неожиданно привели его в старые гостевые покои, где с недавних пор жила княгиня София. Постучав в закрытую дверь и дождавшись с той стороны разрешения войти, один из гвардейцев широко распахнул ее, уважительно пропуская Фридриха Тиссена вперед. Причина такой вежливости обнаружилась быстро — в покоях он обнаружил не своего злобного брата, а всего лишь его жену Софию, сидящую в потертом старинном кресле. За ее спиной стоял незнакомый молодой парень, который держал княгиню за руку. Оба были в черном…

— Здравствуй Фридрих — печально улыбнулась ему София — познакомься, это мой младший сын Йен. И у нас с ним для тебя плохие новости.

Сердце его дернулось в предчувствии невероятных и неизбежных перемен, и забилось в бешеном темпе, прогоняя остатки сонливости и заставляя подобраться, как перед прыжком.

— Что случилось, София?!

Племянник отпустил руку матери и вышел из-за кресла, давая Фридриху возможность рассмотреть себя. Высокий, как и все Тиссены, темноволосый, зеленоглазый, с приятными чертами юношеского лица. Но выглядел Йен гораздо старше своих пятнадцати лет, и виной тому был его взгляд. Так смотрят на мир люди, умудренные жизнью, хлебнувшие лишений и прошедшие сквозь нелегкие испытания. Те, кому и терять больше нечего. Взрослые люди. А не пятнадцатилетний подросток, на лице которого, этот взгляд смотрелся …жутковато.

— Мне жаль, что наше знакомство происходит в такой тяжелый момент. Альберт и Ульрих Тиссены мертвы. Отныне я новый князь и владетель Западного Эскела.

Фридрих растерянно перевел взгляд на Софию и, дождавшись ее кивка, подтверждающего слова сына, поспешно прикрыл веки, не давая увидеть родственникам блеснувшее в его глазах торжество. Мертв… Альбрехт мертв! Наконец-то этот безумный выродок сдох, избавив от своей власти бедный Эскел. Усилием воли Фридрих постарался взять