Возьмем хотя бы уже приведенный пример с Макроном. Не погружаясь особенно глубоко в разбор всех обстоятельств, неуместный в этом коротком предисловии, скажем, что самый поверхностный взгляд на становление оппозиции правого и левого показывает: она всегда предполагает активное присутствие третьего члена – центра. Избрание Эмманюэля Макрона иллюстрирует правило, сформулированное одним из его предшественников, Валери Жискар д’Эстеном: «Франция желает, чтобы ею управлял центр». Вопрос заключается в том, почему традиционные правые и левые не сумели образовать правый центр и левый центр, которые негласно обеспечивали бы их чередование. Само же по себе возникновение центра, претендующего на преодоление оппозиции между правыми и левыми, не содержит в себе ничего революционного. Между тем центр предполагает существование двух противоположных полюсов; без них он не существует. Конечно, условия функционирования этой системы ориентиров переменились; традиционные самоопределения расходятся с политической действительностью, избиратели, считающие себя левыми, голосуют за правых по причинам, которые им кажутся вытекающими из левых убеждений, а избиратели, считающие себя правыми, голосуют за левых по мотивам, которые им представляются сугубо правыми; случается также, что те и другие соглашаются поступиться своими убеждениями и заключить прагматический союз, но все это не означает, что ориентиры больше не существуют.

Мы вернулись к нашему исследованию именно ради того, чтобы принять участие в этой важнейшей дискуссии. Оно дополнено анализом, призванным ответить на вопрос, который сегодня формулируется так: сохраняет ли смысл деление на правых и левых? Ответ, как нетрудно догадаться из сказанного выше, безусловно положительный. Внимательное рассмотрение обстоятельств, которые могли поколебать, поставить под сомнение или опровергнуть эффективность традиционной оппозиции, показывает в конечном счете их весьма ограниченное влияние. Можно поручиться, что разделению на правых и левых суждена еще долгая жизнь, а быть может, и новый расцвет.

Текст, опубликованный в «Местах памяти», воспроизведен с незначительными стилистическими изменениями и обогащен ссылками на новые работы, вышедшие из печати с тех пор.

Введение. История слов

Странная вещь! Люди очень мало задумывались об истории этой пары слов, столь тесно связанной с интеллектуальным и символическим функционированием современных обществ. Люди вообще неохотно размышляют о том, что позволяет им мыслить.

Попыткам дать определение интересующим нас понятиям несть числа. Замечательные работы посвящены решению этой задачи. Богатая политическая история научила нас распознавать различные вариации французских правых и левых и следить за их эволюцией. Авторов всех этих трудов роднит уверенность в том, что сами понятия «правые» и «левые» давно сделались общеизвестными, а их классификационная роль – узаконенной. Тех, кто интересуется их происхождением, удовлетворяют ритуальной отсылкой к эпохе Революции, и это считается достаточным. Между тем понятия эти проделали огромный путь от робкого и нерегулярного указания на разницу между «правой стороной» и «левой стороной» во время Французской революции до их воцарения в парламентском языке эпохи Реставрации. И еще большая дистанция отделяет жаргон палат депутатов и пэров от тех эмблем политической идентичности, тех базовых категорий демократической конфронтации, какими правые и левые сделались для нас в полной мере лишь в начале ХX века. Но мы настолько привыкли осмыслять различные убеждения и их конфликты в соответствии с этой дихотомией, что применяем ее к прошлому, не обращая большого внимания на то, что в речах и представлениях людей ушедших эпох она еще не приобрела того вида, какой имеет сегодня. Тем более что, строго говоря, понятия эти были включены в наш язык среди прочего именно ради того, чтобы указать на преемственность по отношению к борьбе, начавшейся в 1789 году. Разделение на правых и левых кажется существующим так давно, что не вызывает потребности задуматься о рождении самого принципа такого разделения. Зато оно провоцирует на рассмотрение флуктуаций и метаморфоз его содержания – предмет, освещенный во множестве работ.

Цель настоящего исследования – восполнить пробел в изучении традиционных терминов и пролить свет на возникновение этой традиции. Оно не сообщит ничего нового об электоральных, социальных, антропологических, культурных или географических реалиях, связанных с делением на правых и левых. Автора интересует только система обозначений. Как кажется, проследить на уровне лексики за становлением дуалистической системы наших политических репрезентаций – не самый плохой способ постичь механизм ее действия. Путь от самых первых шагов представительного правления до эры партий и масс содержит в сжатом виде полную историю демократического развития. Кроме того, такой подход позволяет поставить во весь рост нелегкий вопрос о всеобщем значении истории Франции. Ведь всемирный успех рассматриваемой пары понятий – одна из самых интригующих загадок, какие связаны с его судьбой.

Иначе говоря, наша цель – понять разом и почему эта пара возникла здесь, а не в другом месте, и каким образом, несмотря на специфические условия ее возникновения, она смогла в то же самое время найти отклик в умах людей из многих других стран. Правые и левые: или как французы благодаря своей уникальной истории породили эту упрощающую символику, которая распространилась так широко, что можно подумать, будто в ней скрыт секрет современной политики и гражданственности.

1. Революционные собрания, или фальстарт

Как уже было сказано выше, полагать, что правые и левые вышли готовыми из революционной матрицы, – значит сильно упрощать реальное положение дел. Они в самом деле возникают и получают первоначальное распространение во время Революции, но сфера их употребления остается весьма ограниченной; они вполне могли так и остаться достоянием этой эпохи и не создать никакой традиции.

Сами термины «правое» и «левое» для обозначения разных частей политических собраний зафиксированы гораздо раньше революции конца XVIII века: они встречаются уже в 1672 году в книге «Современное состояние Англии» Чемберлена. Автор описывает членов палаты общин, сидящих «по правую руку от Короля и по левую руку от Короля»1. Впрочем, сомнительно, чтобы между этим словоупотреблением и революционными терминами существовала какая-либо преемственность; гораздо более вероятно, что во время Французской революции эти термины были изобретены заново.

Конечно, нельзя сказать, что английский пример совсем никак не повлиял на пространственную классификацию депутатов в смутные летние недели 1789 года, когда было основано Национальное собрание. Сам термин «коммуны» представители «третьего сословия», как известно, заимствовали у англичан, несмотря на всю его обидную неточность2. И именно британские формы дебатов обсуждались в качестве возможного образца для организации дебатов французских. Во всяком случае, это совершенно открыто предлагал Мирабо. Его предложение было отвергнуто3. Однако подспудно на этот же образец ориентировались и предыдущие проекты, например «план временного регламента» от 6 июня, где утверждается: «Те, кто возьмут слово, будут иметь право обращаться только к председателю»4. Победил