Шрифт:
Закладка:
В народе гуляла присказка: видел Шариб — видел весь мир. Туда, за море, в качестве невесты предстояло отправиться прекрасной принцессе Мериэл и скрепить мир между Шарибом и Рейненберном счастливым брачным союзом.
Любителям послушать сказки смуглая желтоглазая Сойле рассказывала истории из своей молодости, каждый раз обязательно приукрашивая на новый лад. То она влюбилась в пирата с Аймаррских островов и вместе с ним бежала от его ревнивой жены-ведьмы, то, наоборот, вызволила бедную девушку из лап жестокого работорговца. Каким шальным ветром шарибку занесло в самое сердце Рейненберна, для всех оставалось загадкой. Искренний интерес грел одинокое старое сердце Сойле. Каждого слушателя она называла на певучий шарибский манер. Айрин и ее сестре Агнес в свое время достались чудные прозвища: hat malashenal lellafe — две маленькие принцессы.
— Рано, — повторила Ингеборга. — Слишком рано пришла зима.
Айрин сняла крышку с горшка, затем осторожно зачерпнула деревянной ложкой овсяную кашу.
— Бабушка, только-только осень началась, даже Новолетие не отпраздновали. Ты в последнее время много тревожишься по пустякам. — Осторожно подув, она попробовала собственную стряпню. — Кажется, готово. Звать всех к ужину?
— Доварила-таки или опять поросят покормим? — ехидно прищурилась старушка, вогнав внучку в краску. — Зови-зови.
В натопленном доме стояла уютная теплая тишина. Приятно пахло деревом и тающим свечным воском.
Ингеборга прошествовала через большую кухню, для вида опираясь на длинную трость, и уселась во главу стола. Раньше отец воевал с бабушкой за почетное место. Что бы он ни говорил, к тому моменту, как он откладывал работу и заходил в дом, Ингеборга уже с королевским видом восседала на излюбленном месте. Отцу ничего не оставалось, как смириться. Не отбирать же стул у пожилой женщины, матушки дражайшей супруги? За такое супруга могла приласкать сковородкой.
Айрин бы многое отдала, чтобы вновь услышать добродушное ворчание отца.
Бабушка тем временем бесцеремонно пододвинула к себе горшок с кашей. Обычно она не допускала нарушений столового этикета, желая воспитать из внучек не иначе, чем придворных дам. Но порой на нее находило легкомысленно-игривое настроение, и тогда Ингеборга с удовольствием дурачилась и всячески строила из себя деревенщину.
— Пожалуй, сниму-ка я пробу. А то этих охламонов до Третьего Пришествия ждать придется.
Айрин запалила лампы от длинной щепки, затем поставила перед бабушкой блюдо со свежими овощами.
— Нарс вернется с мельницы с минуты на минуту. Я побегу на площадь за мамой и Агнес.
Ингеборга махнула ей на прощание костлявой рукой, но в последний момент нахмурилась:
— Будет Гуго звать на праздник — шли к лешему. А то моду взял клинья подбивать!
Айрин только глаза закатила, накинула на плечи шаль и выпорхнула из домашнего тепла в прохладные сени, а оттуда через широкое крыльцо на улицу. Даже по меркам процветающего села их дом считался едва ли не барскими хоромами: просторный, двухэтажный, с утепленным чердаком, где зимой ткали и вышивали сестры.
Если Сойле выглядела, как типичная шарибка, то Ингеборга даже с годами не растеряла холодного северного шарма. Хрупкая и немощная на вид, она обладала пронзительным взглядом серых, как пепел, глаз. Ее цепкие пальцы с одинаковым проворством порхали над жаровней, вышивкой и старой виолой. Тросточку же Ингеборга могла с легкостью превратить в грозное оружие, с которым Нарс, старший брат Айрин, был знаком чересчур близко.
Больше, чем воспитывать внуков, Ингеборга любила проводить дни у озера, сразу за пшеничным полем, где мастерила нехитрое рукоделие. Айрин в это время читала без спросу позаимствованные из сельской библиотеки книги или вышивала узоры на льняном полотне, которые Агнес с матушкой возили продавать на ежегодную ярмарку в столицу. Называя вещи своими именами, она пряталась.
Айрин развела створки широких ворот, чтобы смогла пройти повозка с мукой. Наверное, ей стоило насыпать овес для верной лошади Белы, однако, не желая тратить силы и время, она загодя подготовила удивленный вид, прямо сказавший бы брату все об ее умственных способностях.
Мастерски притворяться дурочкой ее научила бабушка. Всевышний свидетель, у Ингеборги не оставалось выбора. Перевальские юноши и девушки все были крепкие, загорелые, русые и синеглазые — красавцы и красавицы, как на подбор. Даже матушка, на половину северянка, блистала пышными формами и с гордостью носила длинную светлую косу, стянутую на конце дорогой шелковой лентой. Никто бы не признал в ней или в ее детях наличия опасных эскальтских корней, а в Ингеборге с каждым прожитым годом замечали только старость.
Айрин, напротив, была бледна, как замшелая аристократка: загар слезал с нее, словно чешуя с печеной рыбы, да и бабушка оберегала внучку от всякой физической работы и чужих глаз. Только если аристократки выглядели томными недосягаемыми принцессами, то Айрин среди простого люда, до черноты загоревшего в полях, имела вид, скорее, нездоровый и диковатый. Ее большие черные глаза смотрели на всех с подозрительным прищуром и пуще прежнего разжигали пожар слухов.
«Когда-нибудь им надоест», — говорила матушка.
Не надоедало.
Стоило шагнуть за ворота, как Айрин с радостным лаем обступили соседские собаки, которых та боялась до дрожи в коленках.
Сотню раз ее уверяли, что ни Лайка, ни Варежка, ни тем более годовалый Уголек ее не тронут, тем не менее, их вид привел девушку в священный ужас. Айрин не была уверена, что творится в головах у людей, чего тогда говорить про собак?
От движения привязанный к поясу оберег на украшенной глиняными бусинами бечевке призывно качнулся, и Уголек тотчас подскочил ближе, приняв деревянный кружок за игрушку.
— А ну прочь, свора блохастая!
Улицу окатил зычный окрик, от которого собаки тотчас дали деру.
Айрин продолжала стоять истуканом, обуреваемая ветрами и мыслями о побеге. Надежда избегать Гуго до конца Новолетия потерпела такой же крах, как король Зехариель в войне Эскальта против шарибских захватчиков. Только вот война закончилась пятьсот лет назад, а Гуго стоял прямо напротив Айрин и — она внутренностями чувствовала — ухмылялся.
— Лэлла Мирхан, открой личико, — пробасил парень и тронул ее за тонкое
