причинам) Ялты, но при переводе русских географических названий на английский язык черта была проведена на Архангеле/Архангельске. Более важным является то, что географические названия могут быть пикантными политическими и этническими маркерами. Во время калейдоскопической череды гражданских войн и грандиозного имперского краха, подобного тому, который пережила Россия и ее пограничные территории в период после 1917 года (не говоря уже о наложившемся на него распаде соседних Германии, Австрии и Турции, а также о современных потрясениях в Персии, Монголии и Китае), они становятся многозначными. (Действительно, в той мере, в какой используемое название могло быть истолковано собеседником - часто с большим оружием - как выдающее враждебные политические или национальные намерения, оно могло стать вопросом жизни или смерти). Таким образом, многие из мест, упоминаемых в этом томе, назывались двумя-тремя-четырьмя и более разными именами (обычно вследствие национальных различий и военных завоеваний) еще до того, как советское правительство начало переименовывать города и поселки (и даже горы и другие природные и рукотворные объекты, не говоря уже о спутниках) в честь "героев революции". Например, Львов (польское), Львов (русское), Львов (украинское), Лемберг (немецкое) и Лиов (румынское) были актуальны в революционный период как название крупнейшего города Западной Украины (которую поляки называли Восточной Галицией) - места, которое будет часто упоминаться в этом томе, несмотря на то, что оно никогда не было частью Российской империи. Ради последовательности я здесь, в общем, не без сожаления, слишком часто становился русификатором, приводя в первую очередь русский вариант названия местности, за которым для уточнения иногда следует основная местная форма: например, Киев (Kiev) для нынешней столицы Украины; или представляя историческое название с последующим современным, когда это может повысить ясность. Однако в стране, которая до революционного периода называлась "Россией", было около 100 или 200 "национальностей" (в зависимости от определения этнической принадлежности) и, по крайней мере, вдвое меньше языковых групп. Уверен, что не обо всех из них - или даже о большинстве из них - мне удалось рассказать. Поэтому прошу извинить за неизбежные нестыковки. Надеюсь, однако, что смысл будет понятен, а сложность проблемы будет проиллюстрирована моими неудачами. В этом, собственно, и заключается смысл.

Наконец, в этой связи (и в качестве примера того, что может показаться таким простым), город, который сейчас снова является Санкт-Петербургом (а с 1924 по 1991 год назывался Ленинградом), обычно называют "Петроградом". Такое запутанное и путаное название приняло для него царское правительство после начала войны в августе 1914 года, чтобы имя российской столицы не звучало слишком "по-немецки". Это было сделано наперекор тому факту, что в 1703 году город был окрещен голландским именем "Санкт-Петербург" его основателем, Петром Великим, в соответствии с его увлечением всем нидерландским. Загадочным здесь является и то, что это переименование было выбрано в августе-сентябре 1914 года, чтобы выразить симпатию к голландским территориям, которым в те месяцы немцы, конечно же, только угрожали - хотя и не вторгались. Более разумно отрекаясь от этой официальной ономастической гимнастики, жители идеального города Петра на протяжении войны, революции и гражданской войны продолжали привычно называть его "Питер", что не является ни немецким, ни голландским, ни даже русским языком. Это сленг. Что, в самом деле, кроется в названии?

 

Введение. Мировая война в сокращении

В обзоре "Западная историография Гражданской войны в России" один из пионеров западной исторической науки утверждал, что "Гражданская война была не просто придатком революции, но, напротив, ее самым значительным и решающим компонентом". Это вдохновляющее замечание помогло сформировать то, о чем пойдет речь ниже: попытку развить эту предпосылку, чтобы установить, что приход партии большевиков В.И. Ленина к власти в ходе Октябрьской революции 1917 года, который обычно ставится во главу угла любого рассказа об этом периоде, был лишь одним из этапов - хотя и особенно важным, хотя и не первым такого масштаба - в череде кризисов, войн, революций и гражданских войн, которые на протяжении десятилетия то захлестывали, то рассасывали распадающуюся Российскую империю. Таким образом, важная роль партии Ленина во всем этом не отрицается: здесь нет намерения одобрить постсоветскую, "триумфалистскую" школу историографии, которая (с глазами, прикованными к Сталину) стремилась очистить летопись многочисленных достижений коммунизма в двадцатом веке, выбросив, по памятному выражению Алана Вуда, "большевиков, ребенка и воду из ванны". И все же, поддерживая в другом месте утверждение Вуда, что именно к революционным событиям в России можно отнести истоки "послеверсальского урегулирования в Европе, подъема фашизма в Италии и нацизма в Германии, гражданской войны в Испании, Второй мировой войны, еврейского Холокоста, китайской революции, холодной войны, Корейская война, Берлинская стена, Кубинский ракетный кризис, антикоммунистический поджог Америки во Вьетнаме" и многое другое, что сформировало то, чем мы являемся. В основе данного исследования лежит утверждение, что не события на улицах российской столицы в течение десяти дней привели эти события в движение. Скорее, мир "потрясли" отголоски сложной серии пересекающихся столкновений на протяжении десяти лет.

Разумеется, речь идет о необычайно выдающемся предшественнике: знаменитом рассказе об Октябрьской революции, написанном американским журналистом-коммунистом Джоном Ридом под названием "Десять дней, которые потрясли мир", который был опубликован вскоре после описываемых в нем бурных событий и незадолго до его смерти. Нарастающее волнение и ожидания, вызванные революционными событиями, которые "Джек" Рид изобразил в российской столице и в Москве, когда большевики набрали силу, а затем отобрали власть у измученного Временного правительства, состоявшего из умеренно-социалистических и либеральных политиков, и удержали ее (вопреки многим обстоятельствам), - это та черта работы американского радикала, которую чаще всего отмечают; и справедливо вспоминают. Но другие отрывки из этой основополагающей книги не менее, если не более, поучительны. В ночь с 24 на 5 октября 1917 года на Втором Всероссийском съезде Советов в Таврическом дворце в Петрограде яростно бушевали политические распри, и, таким образом, большевистский переворот был завершен, и толпы людей хлынули в Зимний дворец, чтобы арестовать министров, скрывавшихся в предбаннике его знаменитой Малахитовой комнаты (и выпить досуха винные погреба под ней), Рид отметил, что, как ни странно, в большинстве остальных районов этой архитектурно и пространственно драматичной, но довольно компактной столицы:

Все было тихо; сотни тысяч людей уходили на покой в благоразумный час, вставали рано и шли на работу. В Петрограде [на следующее утро] ходили трамваи, были открыты магазины и рестораны, работали театры, рекламировалась выставка картин... Вся сложная рутина обычной жизни - будничной даже в военное время - протекала как обычно. Ничто так не поражает, как жизнеспособность социального организма - как он сохраняется, кормит себя, одевает себя, развлекает себя перед лицом самых