И быстренько, конечно, мысленно, уточнила у Всёли:

— Какая монета тут в ходу?

— Вытаскивай смело, — только и ответил мне голос в голове.

— Спасибо, дорогая, – поблагодарила её и строго глянула на мальчишку. — Отлично, давай её сюда.

Мальчишка исчез мгновенно. А я наклонилась и прощупала пульс у старика, пока он всё так же счастливо улыбался и рассматривал меня. Жилка под сухой и горячей кожей запястья бешено билась, танцуя невероятно рваный танец. Плохо — горячка, сердце работает с перебоями. Влас всё смотрел на меня — руки дрожали, голова покачивалась на худой шее — и улыбался. Губы подёргивались, будто он хотел что-то сказать.

Или заплакать.

Я присела рядом.

— Отче, — опять в груди царапнуло от этого слова, но назвать его по-другому не получалось. Я кивнула на ногу: — Болит?

Он осторожно двинул головой, не переставая улыбаться, и я приняла это движение за согласие.

— Ещё где-то больно?

Слабая рука потянулась к груди.

— Понятно. Инъектор, — пожелала я, и в руке воплотился любимый инструмент.

Я оглянулась по сторонам — нет ли случайных свидетелей? Но помойка на задворках базара никого не интересовала, в этот ли час или вообще никогда, и я быстрыми движениями обколола рану.

— Сейчас будет полегче, — шептала, вызывая тунику.

Натянула сканирующую плоскость. В тени каменного забора её было видно лучше, чем на солнце, но, надеюсь, что зрителей всё так же нет: оглядываться не могла — нужно было смотреть в оба на сканирующую плёнку. Провела руками вдоль тела старика. Ой, сколько же тут было работы! А сердце — да... сердце, как и нога, требовало срочной помощи.

Инъектор исчез, а я представила капсулы и в ту же секунду ощутила, как в ладони материализуется металлическая трубка с лекарством.

— Давай, отче, это под язык, — вложила я одну капсулу ему в рот. — А это держи, будешь сам глотать, если станет хуже. Нужно будет ещё одну положить в рот. Понятно?

И сунула в грязную ладонь трубку с капсулами. Он чуть заметно кивнул и опёрся головой о стену, лицо расслабилось, улыбка стала блаженной. Вот и хорошо — лекарства начали действовать.

Быстро нараставшее дребезжание превратилось в грохот с одномоментным явлением мальчишки — он толкал перед собой ручную тележку на одном колесе.

— Госпожа! — абсолютно лишний, на мой взгляд, крик. — Вот!

Я выгребла блестящую шелуху из своего кармана, стараясь не удивляться странному внешнему виду денег, и высыпала всё в подставленные ладони. Мальчишка радостно осклабился.

— Не много ли? — тревожно спросила у помощницы.

— Нет. Чуть меньше, чем он получает за день.

Едва счастливый ребёнок исчез между шатрами, я ещё раз воровато оглянулась по сторонам — не хотелось бы провалить дело по нелепой ошибке. Приказала мысленно:

— Транспорт!

Воздух под стариком уплотнился и чуть приподнял его. Но тот не вскрикнул, не дернулся — хорошо, не привлёк случайное внимание. И плохо — сознание спутанное, значит, очень тяжелое состояние.

На всякий случай я сделала вид, что сама поднимаю его и пересаживаю в тележку. Плотный слой воздуха держал старика над её дном, а лохмотья прикрывали зазор.

Местное транспортное средство было немногим чище того безобразия, что творилось вокруг, хотя это было и неважно. Толкать пустую тележку было несложно. И хорошо – с той ровностью дорог, вернее, направлений, что здесь была, неподвижность сломанной ноги вряд ли обеспечить. А вот толкать её с той же скоростью, с какой старика нес мой транспорт, — сложно.

Пришлось объезжать базар по краю, отчего времени потратила больше, чем планировала.

В этот раз Всёля, вернее — станция, её физическое воплощение, предстала передо мной высоким шатром из цветастого войлока с приветливо приоткрытой над входом завесой. Смотрелась она очень в местном стиле, разве что размеры поражали. Расположение чуть вдали от базарной площади делало её почти незаметной среди местной архитектуры — хибар и подобных же шатров.

Едва входная дверь за нами закрылась, воздух моментально стал меняться на более прохладный и однозначно — более чистый. Зато амбре, исходившее от старика, стало настолько явственным, что терпеть его стало непросто.

— Всёля, — спросила без звука, — его можно искупать или опять есть какие-то культурные особенности в отношении чистоты?

— Ольга, твоя предупредительность восхищает, — ага, как же! Вот и интонации остались холодными и неживыми. — Он из тех, кто принимает традиции, но никогда не навязывает свои. Ну и он очень беден, а там, откуда мы его забрали, слишком жарко, чтобы вода была доступна всем. Он только порадуется такому подарку, если ты его ещё и искупаешь.

— Хорошо, — я на ходу скидывала плащ и очищала руки. — Сначала моем его, потом занимаемся ногой и уже после — всем остальным. Мне не нравится состояние его сердца.

***

Старик пришёл в себя поздно вечером по нашему станционному времени. Я собиралась уже лечь поспать — день выдался тяжёлый – и перед сном зашла проведать своего гостя. Он повернул голову на звук моих шагов, и опять его лицо осветилось той самой улыбкой — будто он встретил ангела.

— Здравствуй, посланница Мироздания.

О мама! Сколько пафоса! Я даже сморщилась.

— Здравствуйте, отче.

Да что же это такое?! Откуда вылезает вот это вот «отче»?

— Всё в порядке, Ольга, это срабатывает твоя интуиция. Он в самом деле отец. В том смысле, что на нём держится большая часть моего здания в его мире.

Я присела на высокий стул, что стоял рядом с постелью больного и уткнулась лбом в ладони. Таких людей мало, Всёля как-то объяснила это очень наглядно.

— Представь, — сказала она тогда, — ты живёшь в мире, в котором есть муравьи, такие крошечные малютки, настолько маленькие, что ты их даже не заметишь, если не присмотришься.

И я представила, вернее вспомнила. Вспомнила огромный муравейник в лесу, во владениях отца.

— Их много, очень-очень много. И твоя гармония, твоё благополучие зависит от них. Например, они вырабатывают кислород, которым ты дышишь. Представила? — я кивнула. — И чтобы тебе жилось хорошо, комфортно, ты должна делать так, чтобы вот эти вот маленькие тоже были в гармонии. Но их очень много, и следить за благополучием каждого ты не можешь.

— Но есть такие, среди этих очень маленьких и незаметных, которые более важны, они как главные в своём