Ключ на старт.

В середине восьмидесятых, во времена эпохи пластика, в городе Донецке, в обычной семье родился мальчик. Мальчик, как мальчик. Родили-растили, любили-вырастили. Когда ему исполнилось пять лет, умерла мама. Мальчик начал заикаться, и любить стали ещё больше. Позже была школа и мрак девяностых. Заикание стало защитным коконом между ним и пубертатными бедами. Вакуум был заполнен научными журналами и технической литературой из библиотеки отца-инженера. Да так, что потом, когда пришло время ВУЗа, раздумий не было. Технический универ, кафедра АСУ. Интроверт заматерел. После получения диплома, не умея себя продать, устроился лаборантом в богом забытый НИИ, где и проработал почти шесть лет. Единственной отдушиной для него стал Коленька Мончак. Или, как снисходительно окрестила его бухгалтерия, - Лариосик. Нежно-неуместный, он добился абсолютного покровительства коллег, исполняя (помимо своей должностной инструкции) роль безотказного сисадмина на общественных началах. По старой русской традиции, все сочли его юродивым. Все, кроме нашего лаборанта, взявшего на себя миссию вольного слушателя смелых научных идей и теорий. Или, как говорят в народе, стал «ушами» Лариосика. А послушать было чего...

Коля Мончак трудился в научной группе, которая совершенствовала систему радиоэлектронной борьбы для военно-промышленного комплекса. Финансирование поступало на счёт НИИ регулярно, хоть и не было уже никаких заказчиков. Они канули в лету вместе с покупателями новых технологий. Да и ВПК отправился туда же. За 20 лет наука была уничтожена. Тем не менее, Лариосик отдавался процессу с упоением, не замечая всего, что творилось вокруг. Суть его разработки была в том, что с помощью внешних электромагнитных импульсов определённой частоты, можно вводить индуктивно-ёмкостные контуры электронных систем противника в резонанс по току. В резонансе электроника попросту выгорала. Горело всё. Спутниковые системы, блоки стабилизации, смартфоны, калькуляторы и даже примитивные электронные наручные часы. Главное, необходимо было точно знать частоту резонанса для конкретной цели.

И вот однажды, раздолбаи из соседнего отдела забыли клетку с лабораторной крысой возле работающего стенда Мончака. Потенциометры частотных настроек почему-то находились в терагерцовом диапазоне. Первый же импульс, выплюнув сто джоулей за две миллисекунды, выключил крысу мгновенно.

Сердобольный Лариосик переживал, но, почившее животное вскрыли по всем правилам. Вивисектор развёл руками. Объективных причин смерти обнаружено не было. Несчастную крысу словно бы выключили из сети...

Полгода ходил Коленька по коридорам НИИ с отсутствующим взглядом загрустившего дервиша. А потом, явился вечером к лаборанту с пятью банками портвейна и устроил фееричную ночь откровений.

- Так вот, - Лариосик прервался на два долгих глотка и ополовинил стакан. - Мозг, он просто мозг! Такой же биологический конструктив, как и прочее. Водааа... жиры... белки там, то...сё... Ты в курсе!

Лаборант не мешал отойти водам общеизвестных фактов. Мончак... Сейчас он что-нибудь родит. Тем более, заканчивалась третья бутылка.

- И эта хрень... - Лариосик судорожно схватил штопор и четвёртую. - Эта хрень... Весом в кило триста... Жрёт двадцать процентов всей энергии, потребляемой телом! Двадцать, чувак!

Хлопок пробки отделил абзац, и Коленька продолжил.

- Но это бы ещё полбеды... Полбеды! Да, знаю. Маркус Реееейкл... Особый режим работы мооозга... - густой портвейн лился и лип к стеклу стаканов. - Знаю! Сииинапсы... Нейромедиаааторы... Что там ещё? Ионный насос. Калий - туда, натрий - оттуда... Да.

Коленька замер, поставив бутылку на стол. Его глаза блестели. Вот оно! Сейчас начнётся разбег в большой транс. Лаборант пустил по нёбу добрый глоток и приготовился.

- Чувааак... - Коленька перешёл на шёпот. - Чувааак... Когда мы тупим, он жрёт двадцать процентов. А когда его сушим - двадцать один. Ну, максимум, двадцать три! И ты знаешь, как они это объяснили...? Ионный, мать его, насос!!! Херня!!!

Не хватало бубна и аяуаски.

- Я продолжил! - Мончак ускорялся. - Только не крысу. Взял опарышей. Тот же результат! Потом кольцевых червей, дрозофил, ещё и ещё! При той напряжённости поля импульса, до звезды адресная частота. Широкая терагерцовая полоса! Я их отключал! Отключал!!!

Лариосик вскочил на ноги и замер. А бубен продолжил стучать уже в голове лаборанта.

- И ты знаешь от чего? - голос Коленьки стал глухим, а зрачки сузились. - От него самого. Небесного Сервака.

В этот момент Мончака самого словно бы отключили от чего-то важного. Он как-то резко осунулся и безвольно опустился на стул.

- Всё живое в этом мире не может существовать без связи с Ним, - Лариосик уже сипел отёкшими связками. - Всё живое, в белковом воплощении, не более чем терминалы. Вот куда идёт вся эта энергия. На связь.

Мончак налил полный стакан портвейна и медленно выпил, словно воду. Затем, порывшись в кармане, достал смартфон, ткнул в него пальцем и сунул экран в лицо лаборанту.

- Ничего не напоминает?

На экране была статистика расхода энергии батареи.

- Они. Просто. Спиздили. Идею. У Создателя.

Это был великий монолог! Эскапады Лариосика вместили всё: и что каждая клетка биосферы - суть гетеродин для связи с Небесным Сервером; и что связь установлена материальной частицей, которую мы просто пока ещё не можем зафиксировать; и что крысу мы отключили, как австралопитеки, узловатой дубиной (с таким же успехом можно забивать кувалдой канцелярские кнопки); и что калифорнийские жрецы глумятся над замыслом Создателя, назвав свою лубочную поделку Небесным Сервером!

Наконец, на сцене появилась пятая бутылка портвейна. Лариосик стал грозить Небу или Калифорнии, что хакнет Сервер адресно. Потому что у каждого терминала должен быть уникальный адрес. Ему бы только с интерфейсом разобраться. И тогда, его уровень будет - бог!

Но Бога не ощущалось. А вот бесы явились...

Наивный Коленька отчаянно стучал кулачком в бетонную стену. Но всё было без толку. Фундаментальная наука не входила в перечень интересов властных структур. Пилить было нечего.

Потом случилась майданная смута. Деньги иссякли и все разбрелись. Потерявший себя Лариосик, быстро спился в родительской халупе на улице Одесской. А летом 2015, утонул на местном водохранилище Донецкое Море.