Шрифт:
Закладка:
Так работало проклятие одного из уничтоженных гулей.
Артавазд ходил на почту в ожидании посылки с востока. Гуля убить не так сложно: достаточно выстрела заговоренной пулей или удара меча с изогнутым клинком. Высшие джинны - ифриты и мариды - совсем другое дело. Прервать их жизнь можно, но для большинства смертных это непосильная задача. План Артавазда заключался в том, чтобы лишить Хафез-пашу свободы, заперев в волшебном сосуде. Именно его должны были прислать братья, работавшие в Аравии.
У плененного ифрита нет воли, но есть сознание. Он осознает, что заточен, терзается от собственного бессилия, и каждое мгновение для него подобно вечности. Хафез-паша сполна заслужил все это. А еще он задолжал Артавазду два желания. Третье же - то самое, которое разорвет связь с сосудом-темницей, - ифрит не услышит никогда.
Сын живет недалеко. Артавазд плохо ходит, но все же каждую неделю заставляет себя покинуть квартиру и пройтись по старым-новым улицам Еревана до дома Погоса. Русские архитекторы превратили Ереван в величественный, но чужой город. Ни на Баку времен царя, ни на скромную, но уютную довоенную столицу Ереван уже не похож. Фальшивая армянскость фасадов и скульптур режет глаз. О чем-то таком мог мечтать величайший из царей, возводя ныне разрушенный Тигранакерт. С тех пор народ стал тише, мудрее, познал счастье незаметности.
Звонок в дверь. Погос щелкает замками, шаркает тапочками, отступая, чтобы отец смог зайти.
- Плохие прогнозы, - говорит Погос Карапетян отцу. - На этой стадии не лечится.
Я видел взлет и падение империй, чем можешь удивить меня ты?
Хафез-паше на вид было лет пятьдесят. Сбежав из юной Турции, где новоиспеченный Отец народа железной рукой искоренял чудеса и нелюдь, ифрит вел жизнь малоинтересного зажиточного горожанина. Поездки в министерство он воспринимал как горькую необходимость. Устало повисшие усы, седина на висках, морщины, прорезавшие смуглую кожу, - он неспроста выбрал такой облик. Джинн оставался могущественным и опасным противником, но великая война сломала что-то даже в нем.
Артавазд крутил в руках кувшин для вина. Правоверным пить запрещено, значит, сохранился он с тех самых времен, когда вера в Аллаха еще не отогнала джиннов на побережье Средиземного моря и в Среднюю Азию. Чувствовал ли Хафез-паша исходящую от кувшина угрозу? Даже если и чувствовал, виду не подавал. Ифрит ходил вдоль длинной доски, исчерченной формулами и заклинаниями. Эзотерические лекции собирали в Берлине не меньшие аудитории, чем концерты и спектакли.
Скучавший рядом Погос зевнул, прикрыл рот кулаком. В отличие от Артавазда, он не понимал ничего из того, что говорил Хафез-паша. Артавазду знания передались вместе с проклятиями гулей. Он видел смысл в замысловатых линиях и арабских символах, лентами тянувшихся по доске.
- Вопросы?
Лектором Хафез-паша был хорошим. Он терпеливо отвечал на глупые вопросы, сыпавшиеся на него из зала. Артавазд терпеливо ждал одного, особенного вопроса. И он последовал. Без него не обходилась ни одна из четырндацати лекций, на которые Артавазд приходил, тщательно меняя внешность. Конечно, Хафез-паша легко раскрыл бы его, прояви он должную бдительность, но жизнь в безопасном Берлине, видимо, расслабила его.
- А что вы скажете о сказках о заточенных в лампах джиннах?
- О, - Хафез-паша улыбнулся. - Моя любимая тема. Вам и вправду интересно?
Что есть джинн? Джинн есть дух, существо низшего порядка в глазах Творца. Джиннам дозволено испытывать людей, последних и любимых детей, и для этой цели им дана великая магическая сила. Джинны могут искажать и создавать, уничтожать и преображать, но лишь по воле человека. Из собственных желаний у них разве что покой и забвение.
Хафез-паша так долго служил османским султанам, что заслужил немного покоя, отстранения от человеческих амбиций. Но лампа - не лучший способ бегства.
- Я просто хочу жить частным лицом. Это очень современно, вы не находите?
Артавазд скрипнул зубами.
Они с Погосом сели у Румпельштильцхена за барной стойкой. Важно было, чтобы их видели - хотя бы кого-то из их компании. Погос взял пива, Артавазд по своему обыкновению воды. За окном хрипела автомобильными двигателями и звенела трамваями сгущающаяся германская ночь.
Пили молча, не обращая внимания на нелюдь, собравшуюся на вечернюю кружку. Карлики пели что-то на родном гортанном языке. Румпельштильцхен подпевал себе под нос, суетясь за стойкой. Кружки и стопки так и мелькали в его толстых, обманчиво неуклюжих пальцах.
Погос то и дело сверялся с часами. Успели ли? Не поймали ли? Артавазд же просто молился - про себя. В отличие от Погоса, верить он не разучился. В деле уничтожения джиннов одного расчета недостаточно. Всегда есть иррациональная сторона. Впрочем, преступников из плоти и крови она не касалась. У Давида верный глаз, а цель, как и Хафез-паша, слишком уверовала в собственную безнаказанность.
- Еще пива?
- Давай, - кивнул Погос.
- Не волнуйся, - посоветовал Румпельштильцхен. - Они вернутся. Я чувствую.
Он знал, что должно было случиться этой ночью и что следовало сказать полиции, случись ей выйти на след братьев.
- Всегда есть риск. Шанс ошибиться.
- Знаешь, - Румпельштильцхен подмигнул Артавазду и принялся наполнять кружку. - Здесь, в Рейхе, человеческим детям часто рассказывают сказку о карлике-колдуне и о девушке, которая должна была отдать ему дитя, если не отгадает его имя. Подвох в том, что карлика звали так же, как и меня, это у нас самое распространенное имя, а девушка пыталась додуматься до чего-то очень редкого.
- К чему ты это? - мрачно спросил Погос.
- А к тому, что шанс на то и шанс, что обычно работает самый правдоподобный вариант. Вы сделали все, чтобы самым правдоподобным стал успех.
- Слишком сложная концепция.
Румпельштильцхен пожал плечами и отправился снабжать шнапсом своих горластых собратьев.
- А ты чего в рот воды набрал? - Погос уставился на Артавазда.
- Так и есть, - Артавазд щелкнул ногтем по стакану. - Набрал.
И снова замолчал. И
