Дальше тянулись загоны всевозможных диковинных зверей, редко встречавшихся в самой Аратте и привезенных из-за ее пределов. Обычным смертным их старались не показывать, чтобы не смущать их величием непостижимого замысла Исвархи, невесть зачем сотворившего подобные существа. Особенно привлекал молодых жрецов странный длинноногий зверь со змеиной шеей, увенчанной рогатой головой. Судя по тому, как гордо выступало это животное, оно наверняка считало себя неописуемо красивым. Как утверждали знающие люди, ударом копыта это существо могло сломать спину степному льву, однако миролюбивее и ласковее его было поискать — не найдешь.

И наконец, в отдельной клетке жил любимец Аоранга — котенок саблезубца, прозванный им Рыкун. И впрямь, грозно рычать он начал едва ли не сызмальства. А теперь он был уже больше самого крупного ухана — медвежьего пса. Проходя мимо его клетки, Аоранг не удержался — остановился и почесал за ухом приникнувшего к прутьям детеныша. Тот терся о его руку, блаженно урча и тычась носом в ладонь.

— Потом, потом угощу, — пообещал мохнач. — Не до тебя сейчас.

Саблезубец огорченно вздохнул и, укоризненно глядя на Аоранга, улегся ожидать его возвращения.

Глава 8. «Я сам его накажу»

В предутренние часы храм был почти пуст. Те, кому надлежало стоять на посту, не смыкали глаз. Те, кто подливал масла в лампады, неспешно ходили от светильни к светильне с длинноносой медной лейкой, привычно заклиная Исварху благословить свет, в который обратится масло. Метельщики убирали залы и дворы храма. Молодые жрецы готовили к обряду встречи солнца жертвенных птиц. Остальные спали крепким сном.

Тулуму в ту ночь не спалось. Он лежал, отбросив медвежью шкуру. Под боком у него свернулась куничка, время от времени тычущаяся головой в его ладонь, требуя немедленно ее погладить. Прикрыв глаза, верховный жрец старался представить, что будет дальше. Какова воля Исвархи? Неужели и впрямь Господь Солнце решил погубить свой мир и Аратта доживает последние дни?

Ему представлялось море, пожирающее земную твердь, как засохший сухарь. Годы трудов лишь незначительно замедлили бедственное опустошение. Что будет теперь, неужели все пойдет прахом? Все его расчеты, начатое на севере строительство отводящего гибельные воды канала в рукотворные озера — все насмарку?

Конечно, Киран не станет всем этим заниматься. Он и прежде отговаривал государя, убеждая его, что золото, которое уходит на попытки спасения скудной и холодной Бьярмы, можно было употребить с куда большей пользой. Что эти средства стоит вложить в усиление армии и направить ее на завоевание южных земель… Тулуму показалось, что он воочию сейчас видит мужа своей племянницы, рассуждающего о государственных делах, как о видах на охоту.

Что и говорить — Киран был выскочкой. Конечно, он был знатен. Род его именовали повелителями юга. Выросший на лесистых плоскогорьях, где даже древний язык арьев звучал иначе, дальний родич государя никогда, должно быть, и не помышлял о столь высоком уделе. В незапамятные времена, еще до Битвы Позора, одна из меньших ветвей царского рода свила себе гнездо на обрывистой скале над морем. За много поколений, сменивших друг друга на троне Аратты, властители больше не роднились с потомками той ветви. Но в тех местах о высоком родстве не забывали…

Киран прибыл ко двору на службу и очень быстро очаровал всех — и Ардвана, и его старшую дочь, и придворных красавиц. Вскоре Киран был направлен с войском в земли вендов и вел там с ними настолько упорные и победоносные бои, что у Тулума невольно закралось подозрение, откуда в болотистом лесном краю взялись такие несметные полчища врагов? Но Ардван лишь отмахнулся от его подозрений. Джаяли уже души не чаяла в красавце-южанине, а сам государь обожал дочерей превыше всего на свете.

Покорив полудиких обитателей болот, Киран получил звание наместника в их землях, а дальше начались весьма любопытные вещи. Писавшие Тулуму жрецы-наблюдатели, не сговариваясь, сообщали — после Кирана и без того не слишком многолюдный край почти вымер. Всех вендов, которых Кирану удавалось поймать, он отправлял в южные степные пределы Аратты, утверждая, что там они куда нужнее, чем в родных болотах, — и после этого тех переселенцев больше никто не видел. Тулум подозревал, что все они угодили в рабство к накхам и их соседям, и это для них была куда лучшая судьба, чем белеющие в степи кости…

Все это, однако, не мешало Кирану год за годом собирать в болотном краю богатую дань и отправлять ее в столицу, радуя дарами государя. Кому другому такое могло показаться чудом. Но у Тулума имелись точные сведения, что все эти богатства Киран добывает в набегах на соседние, еще не покоренные вендские земли, унося все, что мог урвать, а заодно продавая в неволю пленников, в том числе, как поговаривали, — и собственных новых подданных. И об этом Тулум рассказывал брату, но тот вновь отмахивался и ставил прочим в пример расторопного наместника.

И вот теперь этот ловкий южанин взошел на ступени священного трона. А там, глядишь, коварством усядется на него и украсит свое чело солнечным золотым венцом. Но там ему уже некого будет обманывать. Небеса одинаково чужды и коварству, и жалости. Горе, горе Аратте под рукой такого государя!

Дверь тихо приоткрылась, и нежившаяся под боком верховного жреца куничка вскочила. Потянула крошечным носом и, радостно заверещав, со всех лап бросилась к двери. Тулум удивленно поглядел на хвостатую изменщицу — вот только что она ластилась, и вдруг этакая прыть! Прежде такое бывало лишь в одном случае — когда храмовых куниц созывал Аоранг. Но сейчас…

Тулум прислушался — из-за приоткрытой двери доносилось радостное куничье верещание.

— Аоранг? — не веря себе, крикнул он.

— Ты не спишь, учитель? Я боялся потревожить тебя.

— Нет-нет, уже не сплю, — слукавил Тулум, за всю ночь не сомкнувший глаз. — Откуда ты здесь?

Аоранг вошел. Верховный жрец с недоумением взглянул на него — в кровоподтеках, голого по пояс, — и его лицо потемнело. Он поднялся с постели, накинул хламиду и подошел вплотную к своему воспитаннику.

— Что с тобой? Ты весь в ссадинах, спина распухла… Тебя били?

— Да, в темнице, — кивнул Аоранг.

— Давай-ка садись сюда. Да отгони всех этих куниц, они не дают к тебе подойти…

Тулум протер влажной тряпицей ссадины мохнача и принялся смазывать их пахучей мазью.

— Рассказывай!

— Меня бросили в темницу. Я сбежал, — простодушно разъяснил мохнач.

— Как тебе это удалось? Тебя видели?

— Полагаю, нет. Но мне кажется, это не важно…

Аоранг