Шрифт:
Закладка:
154
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
1-Х.46 9–30 утра Солнце
Сейчас твоя _д_и_к_а_я_ открытка! Ольга, сумасшедшая, _ч_т_о_ с тобой?! Я совершенно остолбенел. Что ты крутишь? — не понимаю. Я бережно храню мою радость — в тебе, я _х_о_ч_у, чтобы _т_о_л_ь_к_о_ ты воплотила «Чашу», я посильно пытаюсь дать тебе указания, _м_о_е_ мнение, я счастлив, что ты работаешь… я верю, что твоя работа над «Чашей» навечно спаяет нас… а ты — жжешь _в_с_е?! Почему я не дал м-м Монго твою «Ярмарку»? Да разве я могу доверить чужому человеку, да еще неясному мне по целям, _т_в_о_ю, дорогую мне и тебе работу?! Никогда!.. Я мог лишь сам, не выпуская ее из рук, показать издательству, но я хочу, чтобы издательство поняло все, чтобы оно увидало целое, а не кусок, который и ты сама не можешь считать законченным?! Ты — дура, вот тебе!.. Я взбешен, я убит тобой. Молю тебя, очнись, глупенькая моя и гениальная девочка!.. Я все эти дни был в одурении от счастья, что ты _н_а_ш_л_а_ себя… а ты… — это же разбитость твоя болезненная окрашивает _в_с_е_ _т_а_к!.. Я тебе писал подробно 27-го и вчера680… — _ч_т_о_ я хочу видеть в твоей иллюстрации! Ты не дури с важнейшим, пойми, что это, твое, — _н_а_в_с_е_г_д_а! Ты должна сковать себя, ты должна, как ко св. Причастию, готовиться, а ты вообразила, что одним порывом _в_с_е_ одолеешь! Вду-майся же!.. Я не хочу, чтобы мою Олю, мое единственное святое в сей жизни, посмели задеть каким-нибудь идиотским — а, м. б. и верным замечанием, что это «не подойдет»! Ты должна бить «кулаком», ты должна _в_с_я_ отдаться, чтобы _в_с_е_ закончить, все _в_ы_р_а_з_и_т_ь!.. Мы должны говорить, как творцы, свято и чутко, сверх обычной меры! Ведь «Чаша»-то — _т_в_о_я! Только тебе я могу ее вверить! Брось раздражение, самоуверенность: никогда художник любого искусства не должен чувствовать, что он _в_с_е_г_о_ достиг! Да я разве мог бы показать издательству, даже иностранному! — «Ярмарку» подмонастырскую, если в картине запертый монастырь?! Да нас тогда одним этим замечанием осмеют, и мне это было бы так же непереносно, как и тебе. Я, я — могу и смею _в_с_е_ говорить тебе! ведь мы же — _о_д_н_о, я будто себе говорю! _Н_и_к_о_м_у_ не доверю, никому не покажу неоконченного твоего, как не стану — и никогда не делал — публично читать рассказ незавершенный, несовершенный! Если бы ты знала, сколько я редакций провожу, когда пишу!.. Твоя «ярмарка» меня полонила теплом и _с_в_е_т_о_м, _р_о_д_н_ы_м, — _в_з_я_л_а… я гордился тобой! но рисковать, твоею ценностью рисковать, давать кусочек твоего, частичку работы! — издательству, чтобы получить отказ! Да как я через Монго могу это делать? Пой-ми, родная, не могу я влезть в ее душу, тем более, что она не добилась от меня разрешения на издание перевода ее покойного мужа, перевода, как мне говорил покойный профессор французский — славист! — Жюль Легра681, серого и плоского! Монго черт знает что могла бы выкинуть со мной, с тобой. Я берегу тебя, а ты — мне такие открытки шлешь!.. Ты вчи-тайся в мои письма: только ты, горячка (и гордячка!), могла так оценить все! Что ты-то со мной выделываешь! Я месяцы не работал, и только вложился — хвать, меня по башке! Чумовая Ольга, образумься же, наконец! не дергай меня!.. Ты должна, перекрестясь, работать, — _н_е_ скакать с кистью, а _т_в_о_р_и_т_ь_ терпеливо, упорно, _в_с_е_ преодолевая, все время со мною в полном согласии, любви к _н_а_ш_е_м_у_ труду, — я же не могу себя отделять от тебя в этом, как и во всем. Мы должны оба быть достойными нам дарованного! А ты воображаешь, что — одним порывом всего достигнешь. Тебе нельзя делать замечаний? да для чего же ты меня спрашиваешь, мне посылаешь? Ведь «Чаша»-то мною создана, как же без моего суждения для нее работать тебе?! Ты оголтелая какая-то. И что за выверт, — опять эта Эмерик, опять «дуб»?!.. Да брось передо мной-то хоть ломаться?! Ты же знаешь Ваню, как и он тебя. Мне больно. Зачем ты сожгла автопортрет?! Это безумие? Ты мне хочешь рот завязать?!..Зачем сожгла из «Чаши»?.. Ну, что мне делать?!. Ты всего меня взбила сейчас, оглушила… убиваешь! Если бы мы жили рядом: мы покричали бы и все разрешили, объяснили бы и поняли друг друга. Теперь же я дни должен ждать, много писать тебе… чтобы расчистить эти заросли. Или не чувствуешь, что злая сила хочет опять нас оглушить и все спутать?! Ведь для _з_л_а_ «Чаша» — за-рез! для всех чертей, большевиков — воплощения _З_л_а_ — и для самого Черта?!.. А ты перекрестись, призови _С_в_е_т_ на помощь, вспомни о муках и труде твоего Вани!.. Он весь — с тобой, только и живет тобою!.. Я писал тебе: от 16-го сент., 18, 20, 23, 24, 27, 30..!682 И это во время неустанной работы!.. Грех тебе так мучить Ваню!.. Чего ты хочешь? Чтобы нам отказало издательство, толкнув нам в нос наши недочеты?! (Помни: давай мне миллионы, я _н_и_к_о_м_у, кроме тебя, не дам иллюстрировать!) Нет, я хочу _и_х_н_ю_ю_ погоню за «именами» сломить, я хочу, чтобы ты воссияла, по пра-ву! И добиться _в_м_е_с_т_е_ совершенного! Или ты так самоуверена, что думаешь: что бы ты не дала, все — совершенно?.. Люди годами работают… а ты и слышать не хочешь _м_о_и_х_ — пусть не бесспорных! — возражений и советов?! Я _в_м_е_с_т_е_ с тобой хочу _в_с_е_ обдумать. И я решил, что «Чаша» или совсем никем не будет иллюстрироваться, или — _т_о_л_ь_к_о_ тобой! Да все бы авторы — высуня язык побежали бы на такое предложение! это же — высшая отмета — увидеть себя в «де люкс», да еще иллюстрированным «именем»! мне дорога только ты! пойми же, пылкая!.. Поймешь, и тебе будет горько, что так вскипела, и так — ни за что! — меня бьешь!
Перечти мои письма! хотя бы два последних! Тобой дышу, тобой живу… — то-лько. Да еще «Лето Господне» Вот, через 5 дней кончу, освобожусь. Олюша, щади свет, нас греющий и возвышающий! не взмывайся? Что нам c тобой считаться?! Зачем ты как бы чужаком меня считаешь, чинишься со мной?!.. Мы же — одно, родная… нас Господь связал… разве на худое?!.. Я тебе все сердце
