В станицу тогда зашла часть 197-й стрелковой дивизии – но удивительным образом при подлёте шестёрки немецких бомбардировщиков никто, включая зенитчиков, не стрелял.

Описывая события того дня в письме Маленкову, Шолохов горько удивится: «Мне думается, что это плохой порядок – не стрелять по вражьим самолётам. И не стреляли-то не потому, что боялись демаскировать себя (немцы отлично видели и красноармейцев, и автомашины), а по каким-то совершенно непонятным причинам, быть может, у них был такой приказ».

Князев запомнил: Шолохов лежал около дома за завалинкой, пребывая в ложной уверенности, что он в безопасности, и на всех, кто не спрятался, кричал: «Чёрт вас носит тут! Ложитесь скорее!»

Сам Шолохов запомнил своё состояние так: «Я лежал в траве около дома и видел, как немцы пикировали и сыпали бомбы, у меня ничего не было, кроме нагана, а самолёты, летевшие на высоте 400–500 метров, пикировали, снижались до двухсот метров, и по ним отлично можно было бить из винтовки или автомата. У меня было тяжело на сердце, когда я лежал в этой проклятой траве, безоружный и бессильный…»

Пикируя, немцы били из пулемётов. Отбомбившись, улетели. В станице раздавались крики, плач – кто-то погиб, кого-то покалечило, кого-то завалило. Метались куры, ревела скотина.

Шолохов, опытный и обстрелянный офицер, понимал: скоро могут опять вернуться. Надо было немедленно вывозить детей. Тем более что их дом самый заметный, из его верхних окон хорошо виден другой донской берег – лётчики наверняка подумали, что там расположен наблюдательный пункт.

Вспоминает сын Шолохова: «Отец тут же скомандовал:

– Полчаса на сборы! Уезжаем! – И, увидев, что сестра матери, Лидия Петровна Кириллова, бросилась домой, крикнул ей вдогонку:

– Лидия! На одной ноге! Ничего, кроме документов, не бери, не вздумай с барахлом возиться…»

Шолоховский «форд» на счастье повреждён не был.

«– Живо, живо, Маруся, – повернулся он к матери. – Через часок, не позже, они опять будут тут, я их уже знаю. Это – цветочки, разведка…»

«Лидия Петровна… вбежав в дом, села было на стул, лихорадочно соображая, что же всё-таки можно и нужно с собой прихватить.

Однако тут же ею вдруг овладел такой страх, что она сунула в карман паспорт и, схватив со столика ножной швейной машины четыре катушки обычных ниток, помчалась к нам. Так с этими катушками, судорожно зажатыми в потном кулаке, она и влетела в машину.

А мать, напялив на нас попавшиеся под руку курточки-кофточки (это в июльскую-то жару), упала в машину, держа в руках лишь небольшую коробку, приспособленную ею для хранения лекарств и называемую “аптечкой”, в которую на бегу затолкала и небольшую пачку отцовских писем, перевязанную розовой шёлковой ленточкой от шоколадного набора».

Анастасия Даниловна сказала сыну: езжайте, меня вечером заберёшь – тем более что машина и так была битком.

«Мы едва успели проехать крайние дворы станицы, когда сидевший рядом с водителем отец увидел заходящие на бомбёжку самолёты…»

* * *

Спустя несколько часов Шолохов вернулся с водителем домой.

Во дворе лежала страшно изуродованная мать – она погибла во время второй бомбёжки.

Невзорвавшаяся бомба пробила крышу дома и пол и застряла у одного из столбов, поддерживавших мезонин. Другой снаряд, разорвавшийся, ударил в шолоховский кабинет: разнесло книжные шкафы и ящики, по вёшенской улице клубком покатились рукописи и бумаги. Шолоховские товарищи кое-что покидали на плащ-палатку и присыпали землёй тут же во дворе.

Анастасию Даниловну похоронили 9 июля. Похороны организовали военные.

10-го Вёшенскую снова бомбили – сразу 16 самолётов.

Шолоховский дом стоял надорванный, покосившийся, словно ему сломали становую кость. Дворовые постройки, конюшня, кухня, баня – всё сгорело.

Он подъехал 11-го на своём «форде» к дому: возле него сидят солдатики – нашли сталинскую посылку и с аппетитом, весело едят.

«Знали бы, чьими яствами угощаетесь сейчас, ребята», – подумал.

Ничего никому не сказал. Сидел во дворе и тихонько пел для себя ту малоросскую песню, что певал иногда с матерью.

Хотелось выть.

Анастасия Даниловна дишканила и передала «дишкант» сыну, – а он наделил своим голосом Гришку Мелехова. Ни в одной экранизации «Тихого Дона» Мелехов дискантом не поёт – а вот надо бы. Это голос Шолоховых, матери и сына.

Вырыл сундук с архивом и лично передал Лудищеву, погрузив на машину НКВД: сохрани.

Главное, что там было: переписка со Сталиным и на две трети готовая вторая книга «Поднятой целины».

Тот сказал: сохраню.

Поехал обратно к семье в Николаевск – увозить её дальше. Потому что если немцы прорвут оборону – все эти хутора, включая Солонцовский, захватят тут же. Написал, уже в пути, 12 июня, записку Луговому: «…будут гнать скот, пусть прихватят наших коров…»

15-го отправил письмо Маленкову – кажется, был хмелён: «Обращаюсь к Вам, дорогой т. Маленков, с просьбой: мне не надо харчей, проживу так, пришлите, пожалуйста, ППШ с патронами. Эта штука сейчас гораздо нужнее всех витаминов, которые я привёз из Москвы».

ППШ ему, судя по всему, пришлют: после войны у него многие видели автомат.

Прежнего Шолохова уже не будет никогда.

Всё, что он перенёс, испытал в юности, ушло на расцвет его дара; всякая печаль, а то и беда – пригодились, обратившись в удивительные рассказы и великий роман.

То, что происходило последние десять лет, раз за разом вытаптывало посреди его души пустырь, который так и не сумеет зарасти. Горечь затопляла его сердце. Осыпалось его сознание.

Ни жуткие последствия катастрофы, ни материнская смерть, ни всё чаще и чаще закручивающее его чёрной воронкой пьянство, – ничто даром не пройдёт.

…В шолоховском доме действительно будет расположен НП. Дельный офицер, зная, в чьём полупорушенном доме приходится жить, собрал шолоховскую библиотеку и переправил в Сталинград. Великая ценность книг была непреложна для него.

Никто ещё не знал, что предстоит Сталинграду.

Из всей шолоховской библиотеки к нему возвратится только одна книга.

* * *

Шолоховы вернулись в Николаевск. Трагедия в семье наложилась на очередную, подступившую совсем близко к Вёшенской военную катастрофу – в середине июля несколько дивизий Красной армии попали в котёл в районе города Миллерово, на севере Ростовской области.

12 июля был создан Сталинградский фронт.

16 июля начались бои под Сталинградом.

21 июля Шолохов был в этом городе. Долматовский и он оказались в городе первыми из писателей-офицеров. Следом подъедет Василий Гроссман.

Шолохов встретился с главой Сталинградского обкома Алексеем Чуяновым, попросил помощи с эвакуацией семьи. Тот знал и любил шолоховские книги, понимал с кем имеет дело, искренне сопереживал недавней потере матери. Дал своего человека – Григория Маряхина, воевавшего когда-то в чапаевской