массивом, отделанным природным камнем.

— А её внучка сейчас в том самом возрасте «настоянной на зрелости ума красоты», как ты и говорил. И она удивительно похожа на ту, кто и породила с Ниадором Роэлом её отца Виснэя Роэла. А ведь дочери всегда сильно похожи на отцов. Но поскольку отцы — мужчины, то дочери похожи на матерей отцов. Не клоны, понятно. Всё же, и матери вносят свои физические и информационные данные в генетический котёл, но сходство в отдельных случаях впечатляет.

Чапос злобно, тревожно и трезво следил за его действиями. Кряхтя, нагнулся и, с усилием вытащив тяжёлое изделие, перевернул и бережно опустил тяжёлой подставкой вниз. Сверху заботливо укрыл шуршащей атласной бумагой, как и было вначале.

— Невнятно говорите. Какие ещё «клоны»? Это-то что? Я и понятия не имел о наличии надписи. На барахолке купил у бабы-пьяницы.

— Где она живёт? — спросил Рудольф так, словно ему и всё равно.

— Баба-пьяница, что ли?

— Мифическую бабу оставь там, откуда и извлёк. В заднице своей, в которой нет мозгов, да и быть не может. Наследница игрушки, где она? Чего посинел от натуги? От геморроя страдаешь? Не удивительно. От такой трудовой жизни и не то ещё заработаешь. Так я дам тебе лекарство, настолько и эффективное, что тут за столом и обделаешься.

— Что за наследница? Чья? — но лицо-то всё выдало, а Чапос не страдал психологической тупостью. Даже пьяный, он заметно заметался своим внутренним существом, скрипя почти слышно опьянёнными мозгами, в тщетной попытке замаскировать свой промах. Но зачем ему была нужна Нэя, не доставшаяся тогда в юности? Или мутант приготовил ей месть? И уже предвкушал её, нося вещи, пошитые той, кто его отвергла? Радовался, видя её согбенную за ворохом тряпья, угождающую аристократическим, да и просто богатым потребителям? В числе которых был и сам Чапос со своей грязной девкой.

— Ваше избыточное сквернословие есть лишь признак вашей внутренней ущербности, а не силы, как вам мнится. — Чапос сгорбился от смирения перед окончательной утратой своей мечты, казалось, вот-вот готовой, как и это её миниатюрное подобие, оказаться в замкнутой коробке его многолетнего вожделения. Он сглотнул тягучую голодную слюну, глядя на тарелки с едой, к которым пока не прикоснулся, смакуя напиток из синего сосуда, оставил на блаженное «потом». Он прикидывал, нельзя ли приступить к ним немедленно, а то они остывали. Уж очень жалко было дорогих закусок, пусть и купленных на чужие средства. Возня с фигуркой отняла много времени, и он багровел, злился на Рудольфа, сорвавшего и этот его пищевой оргазм.

— Я позволяю тебе быть обличителем чужой ущербности, в чём ты всегда бесподобен, но не лжецом. За ложь я бью. — Рудольф длил пытку, не давая ему наброситься на еду, оттягивая самую аппетитную тарелку с запечённым в овощах мясом в сторону, подальше, к другому краю стола. Сам он любил есть в одиночестве и редко ел рядом с Чапосом, как ни вкусна была тут еда, поскольку тот негативно влиял на его вкусовое наслаждение, чавкая и сопя, брызгая неряшливо своими соусами во все стороны, и не Рудольфу было обучать его этикету. Он просто приходил один и в другое время, если возникало чувство голода непосредственно в самой столице.

— Да живёт в какой-то конуре. А где? Как-то не интересовался. Её обманули, купив богатый дом трагически погибшего старика за крохи. Да и развалился дом наполовину, заброшен был несколько лет. Угодья мусорной травой заросли. Не знаю, где она жила со своим стариком до его гибели. Не узнай я по случайности о договоре, заключённым с мошенниками, так её и убили бы проходимцы из Департамента недвижимости, завладевшие имением. Но я выступил как посредник, хотя она и не знала. Я подослал одного человека вместо себя, а тем, у кого вечно слюнявые пасти до чужого, дал понять, что её трогать себе дороже. Конечно, взял себе часть вырученных средств за оказанную услугу. Не без того. А так? Более бестолкового неумного создания, чем она, трудно себе вообразить. — И крокодил тяжко вздыхал, разве что слёз не лил по пьяному обыкновению, оплакивая проглоченные лазурные перышки. — Таковы они, аристократки, как попадают из своих вознесённых над нами селений на подлинную твердь. Она же и всегда была недоразвита. У талантливых отцов далеко не всегда рождаются одарённые дети. Может, мамаша подкачала. Как вы сказали — «внесла свои информационные данные в общий котёл». Мамаша тоже была чудачка. Отказалась от человека, который мог дать ей и её детям совсем другую жизнь. Не худшую, чем она утратила. А она? Думала о детях? Нечем ей было думать, так я считаю. Но теперь она там, откуда аристократические рощи кажутся лишаем на старой коре проклятой тверди. Если оно есть это «там». Что-то сомневаюсь в последнее время, наблюдая безразмерное зло вокруг, одну торжествующую несправедливость. Милашка — дурочка и пошла в мать свою, такую же умственно отрешённую от всего. Всё бы им в небесах летать, а крыльев нет! Да и постарела она! Её восход сменился тусклым беспросветным дождём. Зачем она вам-то? Если и мне не нужна! А так? Я бы уж давно и попользовался. За счастье бы теперь почла. — Он ощерился, как подлинный уже крокодил.

Рудольф повторно и очень аккуратно вытащил из плетённого короба только что убранную драгоценную композицию, поставил её на стол, грохнув по тарелкам с едой. Несколько тарелок отлетели и упали на пол. За ними следом он сшиб самого Чапоса. Тот закатился под стол, булькая попавшим не в то горло винищем.

— Только тронь, крокодилье рыло, — сказал он вполне дружески, — и я закину тебя в такие дикие места, где тебя сожрут, а из твоей шкуры сделают накидку для гребнистого, но уже подлинного вождя, который сейчас сидит где-то в джунглях совсем голый и мёрзнет под дождём. Ты понял, бездонное чрево? — Он наклонился к Чапосу, ползающему в попытке встать. — Видишь, к чему приводит невоздержанность в питье? Упал, а встать и не можешь. — После чего взял уполовиненную бутыль «Мать — Воду» и бросил в лианы, в их непролазную гущину. Положил деньги на поднос красавицы, кормящей своего оленя, поверх её алых плодов в голубоватой зелени.

— Только не разбейте! — просипел Чапос из-под стола, даже в своём унижении проявив заботу о нетленной красоте искусства. — Не повредите! У неё невероятно хрупкие ручки, каждый пальчик бесценен! — Как будто речь шла о живом существе, — оставьте мне хотя бы этот слепок памяти о ней!

— Закажи себе новую закуску, поешь и утешься. И подумай заодно, как