Шрифт:
Закладка:
— Керенский — ничтожество, безвольный, бестолковый адвокат, большевики вырвут из его рук власть, и тогда все полетит вверх тормашками. Только железная диктатура может еще спасти положение, офицеры ставки и сам генерал Корнилов понимают это,— говорил Андерс, пронизывающими глазами обрыскивая Донаурова.
— Я не очень-то доверяю «народному главнокомандующему» Корнилову, как его величают газеты,— возразил Донауров.— Какой он вьщодец из народа,—подделывается под мужика, и это особенно низко. Нельзя доверять людям, что пытаются низостью и ложью править народом. России необходимы сильные, умные, добрые вожди, для которых народные интересы не лестница для личных успехов...
«Он сам заговорил на такую щекотливую тему. Теперь можно ему открыться»,— обрадовался Андерс и рассказал о корниловском заговоре.
— Ты предлагаешь мне вступить в заговор? — спросил Донауров.
— Тише,— остерег Андерс.
— Нас никто не услышит.
— Все равно тише, даже в моем доме. Чуть ли не все высшие командиры участвуют в заговоре Корнилова, три тысячи офицеров под разными предлогами перебрасываются с фронтов в столицу.
— Три тысячи? А сколько среди них саврасов в мундирах, способных на одну болтовню?
— Революция кое-чему научила русское офицерство, особенно гвардейцев. Теперь они поняли смертельную опасность солдатских комитетов, поняли, что не керенские страшны, а большевики, что судьба России, собственные их судьбы брошены на весы истории,— торопливо, будто сомневаясь в правде собственных слов, ответил Андерс.
— Многие офицеры, словно мотыльки, летят на огни революции. В них они и погибнут. Нет, я не хочу вступать в заговор генералов. Кроме того, уезжаю на Север, там сейчас золотая лихорадка, она охватила побережье Охотского моря. Золотая лихорадка, как и любовь, — самые прекрасные болезни для поэтов.
— Аморально оставлять отечество в тяжелые часы его истории.
— Борис Савинков, этот прославленный террорист, сказал: «Морали нет, есть одна красота». Хорошо сказал!
Не желаешь быть в рядах спасителей России от чертей, именуемых большевиками?
Эти черти не имеют ни шерсти, ни когтей. А я, между прочим, не хочу ставить свечу ни ангелу, ни дьяволу, моя свеча гореть будет только перед одним богом — Поэзией,— заносчиво ответил Донауров.
Он уехал из Петрограда накануне Октябрьской революции и с большими трудностями добрался до Владивостока. Во Владивостоке познакомился с артелью старателей, охваченных золотой лихорадкой,— они уезжали в Охотск.
Вместе с артелью Донауров отправился на поиски дикого счастья.
Пасмурным утром на охотском рейде бросила якорь шхуна «Беркут», и по трапам хлынули пассажиры, измученные штор-■ мовым рейсом. С легким вещевым мешком за спиной Донауров зашагал в бревенчатый городок, о котором так давно и так весело грезил. Сейчас действительность смывала голубые краски его грез, он видел запакощенные, покрытые седой плесенью дома, опрокинутые на галечной косе лодки, кучи нечистот, вонючие лужи. Охотск казался серым, мизерным, жалким, но поэт подавил свое разочарование, видя тревожное оживление в городке.
Над почерневшими домами и торговыми складами возносила свои зеленые купола церковь Преображения — единственная на тысячи северных верст. По краям церковной площади теснились лавки, магазины, кабаки; по вывескам Андрей узнал, что в городишке есть фактория американской фирмы «Олаф Свенсон», «торговый дом Сивцовых», представительства фирмы П. А. Холмса, «Аянской корпорации Пюргентона», «колониальные товары Каролины Буш», кабак «Золотая мечта».
Шумела гражданская война в России. Смертно дрались красные и белые, а на Охотском побережье свирепствовала золотая лихорадка. Здесь и прежде находили золотишко, но сейчас оно хлынуло звонким^потоком, превращая в безумцев самые трезвые головы. В тайгу кинулись рыбаки, охотники, матросы, торговцы, проститутки, даже якуты и тунгусы взялись за кирки и лопаты.
Золото находили и на дне горных речушек,
И под пластами оленьего мха,
И под корнями стланиковых кустов,
И в шерсти убитых медведей,
И в зобах белых куропаток,
И когда прокладывали тропы по берегам рек.
В тайге, за Кухтуй-рекой, появились частные прииски, границы одного пересекали границы другого. Старатели рылись в земле в дождливые дни, в белые ночи, промывая золото
лотками, выковыривая мелкие самородки из синей глины, из кварцитовых глыб.
Жили они в землянках, сколоченных на скорую руку, в дырявых палатках, сшитых из корабельной парусины, ели ржаную затируху, пили спирт по цене: рюмка золотого песка за косушку, играли в карты, гуляли с женщинами, ценившими свои прелести только на золото.
Между приисками и Охотском по таежным тропам, по реке шло оживленное движение: в тайгу из города, из таиги в город ехали на лошадях, на оленях, сплавлялись плоты, поднимались оморочки и «ветки», раздавались человеческие голоса, ружейные выстрелы, собачий лай, лошадиное ржанье, оленье хор-канье.
Охотск появился на географической карте три столетия назад, и, хотя был ничтожно малой величиной, весь мир знал о нем.
Основали Охотск землепроходцы, когда в целеустремленном своем движении на восток вышли к Тихому океану. Охотск стал форпостом русского севера. Здесь строили корабли Беринг и Чириков для своей исторической экспедиции, отсюда отправлялись они, чтобы открыть море, названное морем Беринга.
Из Охотска уходили на Аляску, Чукотку, в русскую Калифорнию Шелехов, Баранов, Беллингс, здесь бросали якоря английский капитан Кук и французский мореплаватель Лаперуз.
В этом голом городке на краю океана каждый русский ощущает и могучее дыхание истории, и трагическую быстротечность жизни, и вечную славу мертвых, с особой остротой представляя, как землепроходцы в продолжение веков сделали Охотск символом русской славы...
В Охотске Донауров отделился от артели старателей, решив искать золото в одиночку; он не знал еще — это так же бесполезно, как определять стороны света без компаса в непроглядном тумане. О своем решении Андрей сказал новым знакомцам— Никифору Тюмтюмову, Каролине Буш, Илье Щербинину.
— Вы большой романтик,— рассмеялась Каролина Ивановна. — В тайгу? Одному? Промывать золото, не зная где? Это чистое безумие, но настоящие мужчины — всегда безумцы,— повела она лукавыми глазами по Донаурову. — Открываю на всякий случай кредит в моем магазине, у меня есть все для золотоискателей.
— Через полгода бросишь тайгу и вернешься на Побережье. Охотская тайга не проспект Невский, по ней ходи да оглядывайся. Не усмотришь, кто за кустом — хунхуз или росомаха! — бесцеремонно похлопывал по плечу поэта
