Мой приятель Владимир Федорович директорствует на одном из московских заводов. Завод этот, разумеется, передовой, почти показательный. Неужели вы думаете, что я стал бы держать в приятелях директора отстающего завода? Следовательно, Владимир Федорович есть положительный герой, служащий для утоления авторской тоски по идеалу. Так вот, мой герой деловит, смел, честен. Помимо деловитости, директора отличает некоторая склонность к афоризмам. Не кто-нибудь, но именно Владимир Федорович сказал:

— Рапорт выше дела! С этим лозунгом живем, с ним и рапортуем.

Недавно с конвейеров Волжского автомобильного завода торжественно сошел десятимиллионный «жигуль». Помню, в первые месяцы после пуска завода в 1971 году все газеты взахлеб писали о том, что на ВАЗе нельзя перевыполнять план. И что новый завод наконец-то научит своих поставщиков работать четко и ритмично, следовательно, писалось тогда, мы переходим на новую ступень развития.

Чем сердце успокоилось? Волжский автомобильный завод подобно всем нашим предприятиям научился успешно перевыполнять план и производить свои автомобили досрочно, что случилось и с десятимиллионным юбилейным «жигуленком».

Если план не перевыполнен хотя бы на полпроцента, то это вроде бы и не план, а жалкая бумажка. Как у Григория Новака: мировой рекорд засчитывается лишь в том случае, если он выше прежнего на 500 граммов. Повторение мирового рекорда достижением не является и нигде не фиксируется.

Каждый вечер собирались в номере полковника Шульгина и слушали его рассказы. Наша дивизия названа Дновской. Мы освободили город Дно в феврале 1944 года. Командиру дивизии полковнику Шульгину было тогда сорок лет, сейчас за восемьдесят. Но по-прежнему бодр наш командир.

— На исходе двадцать второго февраля стрелковые батальоны подошли к городу Дно. Я поставил боевую задачу: брать город с ходу. Но это не удалось. Город оказался хорошо укрепленным, пушки и пулеметы были пристреляны по ориентирам. Я дал команду залечь и приступить к изучению оборонительной системы противника. Конечно, город хотелось взять к празднику Красной Армии. Тяжелые бои за город шли весь день. Немцы контратаковали и снова отбросили нас в поле.

К вечеру 23-го почти весь город был в наших руках, но еще сохранились очаги сопротивления. Немцам не хотелось оставлять теплых домов, а мороз был тогда крепкий, градусов на двадцать. Наши бойцы, наоборот, рвались в тепло.

Затаив дыхание, мы слушаем старого полковника. Конечно, мы участвовали в бою за город Дно, но у каждого была тогда своя конкретная цель. Я, например, находился в двух километрах от города, на опушке леса, и вел минометный огонь из крупноствольных минометов по команде командира батареи. Сам я не видел даже, как ложились мины. Знал одно: коль мы ведем огонь, значит, еще не взяли. О том же, что происходило в штабе дивизии, никто из нас не догадывался. Правда прорвалась к нам сквозь десятилетия.

— Чем же кончилось? — не выдержал кто-то. — Ведь, кажется, мы взяли к вечеру, Степан Степанович?

Старый полковник обвел присутствующих строгим взглядом.

— Удивляюсь я нынешним молодым: как это они не боятся докладывать? Недавно включили меня в комиссию по приемке городского кафе. Там еще крыши не начинали, а начальник в голос кричит по телефону: «Объект готов к сдаче, можете присылать корреспондентов!» Лихой народ. Я после спрашиваю его: «Как это ты не боишься? А если управляющий сам приедет и увидит?» Смеется: «Куда он денется! Да он глаза нарочно закроет. Сегодня же тридцатое сентября, конец квартала. Мы план закрываем». Ничего не боится. Полная вседозволенность. Откуда она взялась? Мы на войне так не делали… В половине второго ночи, — заключил Шульгин, — мы очистили город от захватчиков, и тогда я сам доложил командующему: «Город Дно взят!»

— А он?

— Он ответил: «Праздник кончился».

Я слушал рассказ о том, как наша дивизия сделалась Дновской, и вспомнилась мне иная военная история, принадлежащая иному времени.

1941 год. Западный фронт. Наши части отступают, чтобы не попасть в окружение.

Мост через реку Присоха. Осталась единственная переправа в радиусе пятидесяти километров. На посту сплошной поток: военные машины, фуры, телеги остатки пехотных частей, женщины с детьми, повозка с ранеными, мычащие коровы, машина со станками.

И мост захлебнулся. Полуторка наехала на легкую пушку, сцепились оси. Настил надломился, провалилось колесо. Ближние машины пытались объехать, их заклинило. Не видя того, что случилось, задние наползали во всю длину моста, но в конце концов были вынуждены остановиться. Над мостом стоял гвалт.

В этот момент к переправе подошел артиллерийский полк тяжелых дальнобойных орудий, ведомых мощными тягачами. Впереди ехал полковой командир в «эмке». Орудийные расчеты в строгом равнении сидели на тягачах.

Полк по команде остановился перед мостом, являя своим чинным порядком резкий контраст с тем, что творилось на мосту и вокруг него. Слева подошли два танка и тоже остановились. Самого беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: переправа вышла из строя, на мосту пробка.

Я сидел на втором тягаче, сержант, наводчик дальнобойного орудия, из которого мы не успели сделать ни одного выстрела. Сидя на тягаче, мы тоже оценили ситуацию на мосту, и вывод был един: загораем.

Я включаю ускорение, дабы не растекаться мыслью по переправе, меня сейчас занимает не психология персонажей, а проблема управленческих решений, возникающих, как теперь говорят, в экстремальной ситуации.

Положение казалось безвыходным. Но не для командира полка. Он был старшим по званию на переправе. И он отдал приказ командиру танка:

— Переправа должна работать. Любой ценой. Приказываю очистить мост от посторонних предметов.

Вот и все, что надо было сделать: отдать приказ. Остальное, как говорится, дело техники и в словесном украшательстве не нуждается. Танк прошел по мосту, сбрасывая содержимое пробки в реку. Артиллерийский полк проследовал по мосту той же невозмутимой колонной.

Кто посмеет осудить бравого майора за его приказ? Я восторгался решительностью своего командира, избравшего самый прямой и быстрый путь к цели. А цель состояла в переправе и дальнейшем следовании