в начале августа национал-социалисты гораздо чаще коммунистов совершали уголовные преступления на почве политики. Во многих случаях сводились старые счеты, нередко перебежчики из одного лагеря в другой становились объектами нападения со стороны своих бывших единомышленников. На сельскохозяйственном востоке, где и произошло большинство преступлений, политический климат был более националистическим, а организация СА сильнее, чем в промышленных областях запада, где «Массовая самооборона» КПГ нанесла ряд тяжелых поражений национал-социалистам в ходе предвыборной кампании. Указания о проведении террористических актов исходили большей частью от окружного или провинциального руководства СА, а не из высших сфер. Но ни Гитлер, ни Рем не отдали приказов, которые могли бы положить конец террору{556}.

Новая волна политического насилия вынудила имперское правительство к решительными действиям. В свое время правительство Папена обосновало свой «удар по Пруссии» тем, что в самой большой из федеральных земель, где пост министра внутренних дел занимал социал-демократ, более не могли быть гарантированы безопасность и порядок. Теперь, когда прусская полиция подчинялась рейхскомиссару, т. е. непосредственно имперскому правительству, оно не могло мириться с национал-социалистическим террором, не подвергая сомнению благонамеренность своих прежних действий. Какие политические цели преследовала СА своими покушениями, не вызывало никаких сомнений и у самого Папена: «Нарушая мир и спокойствие, известная сторона, очевидно, пытается вынудить общественность прийти к выводу, что Гитлер должен взять в свои руки руководство правительством». С таким заявлением Папен выступил перед кабинетом 9 августа.

В этот же день правительство приняло чрезвычайное постановление о борьбе с политическим террором. В соответствии с ним смертная казнь распространялась на лиц, совершивших убийства по политическим мотивам, а также убийства полицейских чиновников или служащих вермахта. Смертная казнь также грозила за такие преступления, как поджог, террористический акт с использованием взрывчатых средств и повреждение железнодорожного транспорта. На основании полномочий, которое имперское правительство получило в соответствии с декретом от 6 октября 1931 г., правительство Папена также отдало распоряжение о введении в округах, особенно подверженных политическому терроризму, особых судов. Эти суды функционировали по принципу ускоренного судопроизводства, их приговоры не подлежали обжалованию, вступали в силу и приводились в исполнение непосредственно после оглашения.

Этот декрет вступил в силу в ноль часов 10 августа 1932 г. Спустя полтора часа в деревне Потемпа, округе Глейвиц, было совершено преступление, своей жестокостью выходившее за рамки повседневного среднестатистического террора. Пьяные штурмовики напали на спящего беспартийного польского жителя Верхней Силезии Конрада Пиецуха, симпатизировавшего КПГ, ранили и забили его до смерти ногами на глазах матери. В течение двух дней полиция задержала большинство подозреваемых в совершении преступления. В соответствии с новым правовым положением можно было ожидать вынесения убийцам смертных приговоров особым судом г. Бейтена[62]. Точно так же было ясно, что этот случай будет означать пробу сил между НСДАП и правительством, поскольку национал-социалисты к этому моменту еще не завладели властью в государстве{557}.

Казалось, что в первой половине августа Гитлер был очень близок к достижению этой цели. 6 августа он провел вблизи Берлина тайную встречу с министром рейхсвера. В ходе многочасового разговора фюреру НСДАП удалось убедить Шлейхера в том, что никто иной, как он, Гитлер, должен взять на себя руководство правительством рейха. В придачу к этому Гитлер требовал для своей партии пост министра-президента Пруссии, а также в форме личной унии посты министров внутренних дел, образования и сельского хозяйства в рейхе и в Пруссии, портфель рейхсминистра юстиции и новое рейхсминистерство авиации, которое планировалось создать. В этом, как казалось, Гитлеру опять удалось получить от Шлейхера принципиальное согласие.

Тем самым «сильный человек» правительства, бывший одновременно одним из самых влиятельных советников Гинденбурга, совершил драматический поворот. То, что Шлейхер пообещал Гитлеру, была, конечно же, еще не вся власть, но это было все, что требовалось национал-социалистам для достижения внутриполитического господства. Очевидно, Шлейхер полагал в начале августа 1932 г., что достаточно будет держать национал-социалистов на расстоянии от рейхсвера, чтобы не допустить единоличного господства НСДАП. И у Папена был по меньшей мере один момент, когда он утром 10 августа во время разговора с рейхспрезидентом, непосредственно перед возвращением Гинденбурга из Нейдека, заговорил о Гитлере как о потенциальном рейхсканцлере во главе черно-коричневого правительства большинства. Но ни Папен, ни Шлейхер не входили в камарилью, а что касается канцлерства Гитлера, то у Гинденбурга было свое, очень личное мнение. Шлейхер утверждал (в черновике письма в адрес «Фоссише Цайтунг» от 30 января 1934 г.), что в Нейдеке он передал Гинденбургу требования Гитлера, а в ответ рейхспрезидент «выразил свою непреклонную волю не назначать Гитлера самым серьезным образом и в почти грубых словах». 10 августа во время разговора с Папеном Гинденбург обронил часто цитируемое замечание о том, что это изрядная дерзость, требовать от него назначения рейхсканцлером «богемского ефрейтора».

Поздним вечером 10 августа выяснилось, что и в правительстве рейха существуют весьма разные мнения о возможной передаче власти Гитлеру. За участие национал-социалистов в правительстве косвенно высказался министр юстиции Гюртнер и более определенно — министр финансов фон Крозиг, который сопроводил это фамильярным замечанием о том, что гражданской войны удастся, скорее, избежать в том случае, если сделать браконьера лесником. Самым решительным образом против идеи правительства, возглавляемого национал-социалистами, высказался министр внутренних дел Гайл, который даже был готов вести с НСДАП «борьбу не на жизнь, а на смерть». В этой связи Гайл говорил о «революции сверху» и открыто выступал за решение, противоречащее конституции: роспуск парламента, перенос очередных выборов и введение нового избирательного права. Министр иностранных дел фон Нейрат заверил Гайла в своем полном согласии; Вармбольд, Шеффер и Браун выступали за продолжение полномочий действующего кабинета; Папен и Шлейхер предлагали различные решения, однако не хотели останавливаться на каком-то определенном варианте выхода из кризиса{558}.

На следующий день, 11 августа, в присутствии рейхспрезидента правительство по традиции праздновало День конституции. Впервые в истории Веймарской республики на этом праздновании один из ораторов выступил с речью против конституции 1919 г. Министр внутренних дел Гайл начал с констатации того, что Веймарская конституция не объединяет, а разделяет немцев, а потом высказался за проведение конституционной реформы в авторитарном ключе. Основными пунктами этой реформы были повышение избирательного возраста, предоставление дополнительных голосов кормильцам семей и матерям, обособление власти правительства и создание верхней палаты по принципу профессионального представительства, которая должна была играть роль противовеса рейхстагу.

В то самое время, когда министр внутренних дел отрекался от Веймара, национал-социалисты предприняли попытку шантажа правительства. Заблаговременно до начала переговоров, которые рейхспрезидент и рейхсканцлер намеревались вести с Гитлером 12 и 13 августа, к столице были стянуты