– Ну да, – пробормотал Бертран, – есть ведь еще и ты…

После этих его слов в студии повисла тягостная тишина.

Затем Бертран протянул руку:

– Прошу меня извинить.

Он даже не стал приводить доводы или умолять в надежде воздействовать на Шарля и убедить его изменить точку зрения. Он прекрасно знал, что подобные суждения непоколебимы, и пусть они кажутся странными тем, кто их не разделяет, тем же, кто наследует их из поколения в поколение, они, напротив, видятся основами долга и морали.

– Покончим на этом с гипотезами, – сказал Шарль. – Все эти «если» ни к чему нас не приведут. Давай лучше будем исходить из предположений, основанных на вероятности; они не столь бесполезные. Ты спрашивал, не добавила ли встреча, состоявшаяся между Сезаром и человеком с тростью, улик против последнего. Отвечаю честно: да, добавила.

– Вот как! – пробормотал Бертран, и лицо его на миг исказила судорога.

– Настенные часы в кабинете показывали девять утра, – сказал Шарль. – Девять утра, 1 июля 1835 года. До убийства осталось двадцать восемь дней. Так или иначе, именно в этот день, незадолго до преступления, Сезар и наш незнакомец встретились лицом к лицу, и между ними состоялся весьма резкий разговор. Впрочем, слово «разговор» здесь едва ли уместно: Сезар почти не давал гостю отвечать на свои апострофы. Как и сейчас, он сидел и писал что-то на выдвижной доске бюро.

Бертран смотрел на пластину, от которой невозможно было оторвать глаз: то, что она демонстрировала, требовало полнейшего внимания.

– Дверь прихожей открылась, – продолжал Шарль. – Анриетта Делиль ввела в комнату молодого человека и тотчас же удалилась. На нее было больно смотреть: ее бледность, осунувшиеся черты, несчастное выражение тронули бы и самое черствое сердце. Но Сезар на нее даже не взглянул. Возможно, он опасался, что один лишь вид ее печали вынудит его смягчиться… Он крутанулся в кресле и с пренебрежением посмотрел на вновь прибывшего, который держался перед ним прямо, хотя и на почтительном расстоянии, – шляпа в руках, трость под мышкой. Разумеется, он тоже не отличался румяностью: кровь уже отлила от лица, нос недовольно морщился…

– Ну, уж на это-то способен и наш тоже! – заметил Бертран Валуа с лукавой гримасой.

– Тем не менее он улыбался, – продолжал Шарль, стараясь сохранять хладнокровие. – Сезар разглядывал его несколько секунд, которые этому человеку, должно быть, показались целой вечностью. Затем между ними произошла следующая сцена: сперва старик, белый как снег, сидел, бранясь и ругаясь, потом с налитым кровью лицом вцепился в подлокотник кресла и край стола, продолжая бесноваться, вскочил, чтобы прикрыть окно и приглушить тем самым взрывы своего голоса, в то время как молодой человек стоял перед ним, непреклонный и непоколебимый, дожидаясь, когда уляжется буря, – сначала сохраняя спокойствие, затем – когда старик подошел к нему, сунув руки в карманы и втянув голову в плечи, и начал отчитывать незнамо за что, будто какого-то слугу, – уже поигрывая тростью. Очевидно, Сезар требовал у него ключ, при помощи которого накануне он пробрался в его квартиру. Это я понял по тому, как развивались события: незнакомец вытащил этот ключ из кармана и протянул ужасному старику, который грубо схватил ключ и указал на дверь. Сей многозначительный жест, однако, не произвел того эффекта, на который он рассчитывал. Незнакомец даже не пошевелился. Сезар приблизился к нему с угрожающим видом. Человек с тростью, не теряя самообладания, миролюбиво поднял руку и сумел наконец вставить несколько слов – при этом он казался преисполненным кротости, достоинства и одновременно немалой энергии. Его небольшая речь, похоже, заставила Сезара задуматься. Ничего не ответив, он какое-то время простоял в позе человека, который изучает проблему, рассматривает со всех сторон предложение… Наконец он решился, открыл дверь и что-то прокричал. Явилась Анриетта. В этот момент нетрудно было понять, какая любовь связывает девушку с ее симпатичным сообщником. Я понял это по их взглядам… Дальше произошла драматичная сцена. Думаю, не ошибусь, если скажу, что Сезар позвал Анриетту – по просьбе незнакомца – для того, чтобы услышать, что она покидает его дом. До этого момента я не понимал, что молодой человек никоим образом не собирался отказываться от своей возлюбленной. Как мне кажется, он подчинялся воле опекуна, лишь пока воспитанница пребывала в его власти. И действительно, как только Анриетта оказалась рядом с ним, случилось нечто такое, чего Сезар, несомненно, уж никак не ожидал и что удивит и тебя тоже, Бертран, правда не самым приятным образом…

– Меня?

– Да, тебя. Я долго думал, рассказывать ли тебе все, от начала и до конца. Но не расскажи я сейчас, завтра ты бы и сам догадался, увидев…

– Ах! – воскликнул Бертран. – Не томи, говори уж!

– Ты бы и сам догадался, увидев на пальце Анриетты тот покрытый черной эмалью перстень, который носит Коломба со дня вашей помолвки!

– Мой перстень!

– Да, твой перстень, старина, еще одно доказательство того, чего ты так опасался!

– Но еще несколько минут назад ты и сам, похоже, сомневался…

– Я позволил себе ввести тебя в заблуждение…

– О! Но теперь, – сказал Бертран, не задерживаясь на упреках, – но теперь мне во что бы то ни стало нужно, чтобы этот человек с тростью не был замешан в убийстве! Этот человек – мой предок, теперь в этом уже нет сомнений! Если Сезара убил именно он…

– Доказательств у нас нет, – заметил Шарль. – Но пока все указывает на человека с тростью.

– Ах да, так и есть, ты уже говорил: изобличающих его обстоятельств стало еще больше. Но что же случилось?

– А вот что. Как я уже сказал, Анриетта вошла в кабинет Сезара. Незнакомец тут же взял ее за руку и прямо на глазах у старика, которого такая дерзость, должно быть, привела в замешательство, заговорил с ней нежно и торжественно. Перстень находился в его жилетном кармане; он извлек его и надел на палец девушки, одновременно и счастливой, и испуганной, и находящейся уже на грани обморока!

– А что Сезар?

– Сезар, к несчастью, не сдержался. Повторюсь: он, разумеется, не ожидал этой страстной помолвки, произошедшей вопреки его воле прямо у него под носом. Он снова разъярился. Ужасная была сцена! Среди прочих диких орудий фигурировала даже какая-то дубина: вот та – видишь? Сезар потом снова повесил ее на стену. Он схватил эту дубину и принялся размахивать ею над головой молодого человека, осыпая его любезностями, которых я не слышал, о