уж мрачный и причудливый мир его окружал.

Тесное, узкое помещеньице, в которое волшебник его привел, размерами было едва ли больше чулана. Тем не менее здесь умудрялись размещаться стол, две лавки вдоль стен, умывальник (кувшин, подвешенный на веревочке над жестяным тазиком) и некий жутковатый гибрид сундука, гардероба и буфета — все это было сколочено, сбито, скреплено из небольших разномастных дощечек, видимо, раздобытых припасливым Шмыром и им же посредством гвоздей, молотка, веревок и железных скоб превращенных в подобие грубой мебели. На стенах висела кое-какая одежонка и мешочки с припасами, на полках «буфета» громоздился различный скарб, на столе имели место деревянные кружки и плошки, огарки свечей, под столом жило еще какое-то неопознанное барахло. Все было простецкое, топорное, неуютное, грубо-необходимое…

— Значит, ты теперь здесь… живешь? — сдерживая дрожь в голосе, спросил орк у мага.

— Живу, как видишь… благодаря Траину.

Гэдж оглянулся на Шмыра. Закутавшись в старый шерстяной плащ, калека скорчился на лавке в дальнем углу и, покряхтывая, как-то напряженно, беспокойно посверкивал оттуда своим единственным глазом — будто крыса, невольно думалось орку, обеспокоенная непрошенным вторжением в её маленький крысиный мирок. Да, следовало признать: теперь Гэдж был обязан Шмыру не только жизнью, но и встречей с Гэндальфом… и все же орк хоть убей не чувствовал к этому каличу ни малейшей благодарности. Это жалкое, изломанное, больное создание, скулящее из темноты, не вызывало у него в душе ничего, кроме омерзения, подозрительности и желания держаться от него подальше; он даже старался лишний раз не поворачиваться к Шмыру спиной. И, то ли Пучеглазу не нравился этот неприязненный гэджевский взгляд, то ли угнетало присутствие неудобного гостя, то ли еще что — только он вдруг сполз с лавки, подковылял к выходу и, проскользнув в брешь в стене, исчез в темноте каменного лабиринта.

— Куда это он? — мрачно спросил орк, разом исполнившись самых дурных предчувствий.

— Не беспокойся, Гэдж, — невозмутимо отозвался Гэндальф. — Траина нам нечего опасаться.

— Если только он не направился с доносом в Башню…

— Теперь он туда не ходит.

— А раньше, значит, ходил?

Гэндальф деловито возился где-то в темноте. Добыл откуда-то жестяную баночку, умостил её на решетке над стоявшей на столе горелкой, налил в этот странный «чайник» воды из кожаного меха. Посмотрел на Гэджа чуть исподлобья.

— Ему… приходилось. Видишь ли, он тяжело болен, Гэдж.

Орк осторожно опустился на ближайшую лавку. К его удивлению, она не рассыпалась тут же горкой щепы и жалких обломков.

— И это, конечно, оправдывает его предательство.

— Я бы сказал так: это объясняет его предательство. Черная немочь — вот название его недуга… В какой-то мере это следствие перенесенных им пыток (а Траина пытали, и жестоко), но в куда большей степени — результат воздействия черной магии Замка, тех недобрых чар, которые здесь буквально витают в воздухе. Траин — не человек, поэтому черная немочь не одолевает его так быстро… Но, между нами говоря, силы его уже на исходе.

Вода в жестяной баночке, подогреваемой над масляной горелкой, с бульканьем закипела. Волшебник достал с полки две небольшие деревянные кружки, чем-то небрежно обмахнул их (Гэджу показалось, что бородой) и разлил по ним «чай», бросив в кипяток горсточку каких-то сушеных ягод. К чаю полагалось и угощение: твердые и хрупкие, как чугун, пресные галеты, а также сморщенные светлые брусочки чего-то волокнистого и чуть сладковатого — орк опознал в них кусочки сушеной моркови, видимо, позаимствованные Шмыром в одной из «сухих» кладовых.

Или Шмыру, как «комнатной собачонке» Хозяина Крепости, полагался отдельный, так сказать, «собачий» паек?

— Траин, — Гэдж задумчиво смотрел на дно своей кружки, — знакомое имя… Кажется, где-то я его слышал… или видел…

— Ну, возможно, оно попадалось тебе в исторических хрониках, — беспечно заметил волшебник.

— Гм, — пробормотал Гэдж. — Этот горбатый уродец уже успел отметиться в исторических хрониках?

— Было бы удивительно, если бы не успел, — с прохладцей отозвался Гэндальф. — Полное имя и титул этого «горбатого уродца» — гном Траин, сын Трора, последний Король Под Горой.

Голос волшебника звучал хрипло и приглушенно, но притом чуть ли не торжественно, точно у распорядителя пира, представляющего знатных гостей пред светлые очи Его Величества. Гэдж прислушался к себе, но не обнаружил в душе ни удивления, ни почтительного благоговения, ни желания пасть перед Шмыром/Траином ниц и восторженно облобызать подол его мешковатого одеяния… Все эти громкие имена, родословные и титулы ему ни о чем не говорили.

— Король? Он сам тебе об этом сказал?

Гэндальф рассеянно почесывал пальцем переносицу.

— Нет. Он почти ничего не помнит из своего прошлого. Но догадаться оказалось несложно… Несколько лет назад Траин и несколько его соратников хотели вернуться в Эребор, свое покинутое Королевство, но по пути, в Лихолесье, Траин оказался похищен… Отчасти я и хотел пробраться в Дол Гулдур для того, чтобы выяснить его судьбу… а также судьбу кое-какой имеющейся у него вещи.

— Выяснил? — пробурчал Гэдж.

— Вполне.

— Да уж, житуха у него здесь не королевская… — Орк окинул взглядом убогую клетушку, сырые глухие стены, мрачную обстановку, грубые лавки-лежанки, прикрытые тряпьем и кислой овчиной. — В кагратовой конуре и то поуютее.

— Зато, по крайней мере, здесь безопасно, — заметил Гэндальф. — Об этом логове внутри стен никто не знает — ни орки, ни назгулы… разве что сам Властелин. Но я тешу себя надеждой, что ему покуда неведомо, что я жив, иначе он, конечно, не оставил бы меня в покое, слишком уж многое мне теперь известно.

— Как ты сюда попал? После того, что случилось… ну, там, в подвале? Значит, это Шмыр пришёл тебе на подмогу?

Волшебник медленно кивнул.

— Признаться, я довольно плохо всё это помню — очень уж основательно твой папаша приложил меня, хм, головой об стену. Но — да, Шмыр явился очень вовремя и спрятал меня в потайном ходе внутри стены… а потом, потихоньку-полегоньку, мы с ним добрались и сюда, в это Убежище.

— И ты не боялся, что он тебя… опять сдаст? — тихо спросил Гэдж.

Гэндальф секунду-другую молчал, прежде чем ответить. Задумчиво катал на ладони жесткие кусочки морковного сахара.

— Я был очень слаб, Гэдж, и, по правде говоря, ничем не сумел бы Шмыру помешать, если бы он решил это сделать. Но, как видишь, я все еще жив и все еще здесь… А Шмыр… вернее — Траин… совершил настоящий подвиг.

— Угу.

— Там, в Башне, известен секрет лекарства, которое помогает… нет, не излечить — замедлить развитие черной немочи. Вот почему горемыка Траин не мог уйти из Замка, вот почему исполнял волю Башни, вот почему возвращался сюда