— Ну, погоди, — бормотал Шавах, — погоди, крысеныш… Я знаю, ты где-то здесь!

Он стоял у входа в тоннель, и пятно света от фонаря подкрадывалось чуть ли не к ногам Гэджа.

Шаг. Еще шаг — ближе, ближе… Под сапогами идущего хрустела какая-то труха, мусор, мелкие камешки. Гэдж стоял, сжавшись, как пружина, ни жив ни мертв, затаившись в темноте, и единственной его надеждой было то, что Шавах пройдет мимо, не заметив его во мраке — и тогда Гэджу удастся проскочить у него за спиной и броситься назад, к выходу…

— С-сукин сын! Ну, где ты тут? Иди к папочке…

Шавах остановился, оглядываясь. Пятно света ползло по камням, освещая серое нутро тоннеля, потеки влаги на стенах, растрескавшийся пол, чуть дальше утопавший под слоем зеленоватой воды… Гэдж понял, что еще немного, совсем чуть-чуть — и в это пятно попадет его судорожно впившаяся в стену рука…

Какой-то едва слышный звук нарушил напряженную тишину — там, возле противоположной стены. Шавах резко обернулся, пятно света метнулось прочь.

Медлить было нельзя, Гэджу представлялся единственный, хоть и весьма призрачный шанс вырваться из западни. Он ящеркой выскочил из своего убежища и стремительным прыжком рванулся назад, к Комнате-с-колодцем.

И нога его подвернулась на какой-то неприметной кочке.

Он упал — с разбегу, ничком, носом в пол. Перед глазами его от боли и ужаса вспыхнуло белым.

Прежде, чем он успел подняться, Шавах настиг его, прижал тяжелой лапищей к полу.

— Набегался, с-сучонок? Ну, теперь на всё мне без вопросов ответишь…

Гэдж глухо зарычал от страха и ярости, отчаянно рванулся — но это было все равно что пытаться сбросить с себя глыбу базальта. Шавах, щерясь, сгреб его за шиворот, оттащил к стене, вжал в мокрый холодный камень. Лапища его стиснула Гэджу горло.

— Говори!

— Что… — Гэдж задыхался, — что говорить?

— Всё! Всё, что знаешь — о Шарки и его сомнительных делишках… или предпочитаешь составить компанию Мёрду? — Шавах тяжело дышал Гэджу в лицо, от него мерзко разило по́том, кровью, жарким гнилым смрадом нездоровой утробы. — Впрочем, к чему далеко ходить, мы и без Мёрда со всем разберемся, мето́да, поди, знакомая! — Он так пнул пленника по раненной ноге, что у Гэджа потемнело в глазах. — Ну?!

— Катись к лешему, — прохрипел Гэдж, и, наверно, плюнул бы в шавахову перекошенную рожу, если бы орк не стиснул ему глотку с такой силой, что пленник не мог даже вздохнуть. «Удавлю! — шипел Шавах. — Щенка вонючего… п-придушу как цыпленка!» Гэдж попытался брыкнуться, вывернуться, оторвать лапы палача от своего горла, но куда там! — Шавах навалился на него всем телом и крепко вжал в стену. Он душил жертву страстно, самозабвенно, роняя слюни от удовольствия, уже не заботясь о нужных сведениях, желая только одного — причинить смерть, здесь и сейчас; уголок его рта жадно подрагивал, красноватые глазки подернулись сладкой масляной пеленой. В голове Гэджа мутилось, подземелье поплыло перед взором, тело сделалось легким, точно набитое пухом; где-то на пределе его сознания что-то едва слышно не то хрупнуло, не то лопнуло — с отвратительным треском, как сминаемые шейные позвонки…

А потом — внезапно! — все изменилось.

Мертвая хватка Шаваха слегка ослабла.

Реальность неожиданно вернулась, обрушилась на Гэджа холодом болотной воды — он шлепнулся в лужу у стены, трясущийся, задыхающийся, судорожно хватающий ртом воздух… Шавах по-прежнему возвышался над ним, неумолимый, как плаха, но лицо орка было странно, дико искажено — ужасом? болью? — глаза, выпученные, ничего не видящие, блуждали по сторонам, руки конвульсивно метнулись к горлу — словно самого́ палача крепко захлестнула невидимая петля… На губах орка выступила зеленоватая пена; в следующую секунду он пошатнулся и, к непомерному изумлению Гэджа, рухнул навзничь — всем корпусом, как подрубленное дерево. Короткая судорога сотрясла его безвольное тело — и все закончилось.

Шавах был мертв.

Гэдж медленно поднялся на четвереньки. Его трясло крупной дрожью, горло, раздавленное лапищами Шаваха, горело огнем. Мысли испуганно разбегались, это были даже не мысли, а обрывки мыслей, жалкие клочки, обрубки без головы и хвоста: как же так… Шавах умер… что произошло… вот так, сразу… разрыв сердца у него приключился, что ли…

Потом он понял, что в подземелье он не один.

Осознание чужого присутствия пришло не сразу — но, явившись, уже не хотело уходить: здесь, рядом с Гэджем, кто-то был, кто-то, пришедший из тьмы, мрачное порождение Замка и проклятых подвалов. В мутном свете фонаря, отброшенного Шавахом, из темноты обрисовалась невысокая, странно согнутая фигура, закутанная в бесформенное темное одеяние. Она стояла неподалеку, на границе света и тени, почти невидимая в полумраке; потом как-то неуклюже, боком, подобралась ближе к трупу и, протянув руку, выдернула из шавахового плеча что-то крохотное, черное и острое. Вещица глянцевито блеснула в свете фонаря — небольшой, чуть изогнутый птичий коготь.

Гэдж медленно выпрямился, подался назад — и теперь стоял, прижавшись к стене, даже не пытаясь понять, что происходит, и найти этому объяснение… Тело его было жалким, бессильным и вялым, голова — бездумной, гулкой, пустой, точно порожний кувшин. Незваный пришелец меж тем поднялся, обратил взор в сторону орка и, помедлив секунду, неторопливо откинул капюшон.

Это был Шмыр.

Гэдж почти не удивился.

Медленно, по-птичьи, Пучеглаз склонил голову к плечу и пристально смотрел на орка здоровым глазом, и под этим странным испытующим взглядом Гэджу окончательно сделалось страшно. Что ему надо, этому мерзкому калеке, шпиону и предателю? Откуда он здесь взялся? Зачем воткнул свое странное оружие Шаваху в плечо, зачем спас Гэджа — чтобы теперь вот так стоять и пялить на него свои отвратительные зенки? «Что тебе от меня надо, мразь?» — хотел спросить Гэдж, хрипло выдавить слова из больного измятого горла, но это было бесполезно и глупо: все равно Шмыр не ответил бы, даже если бы имел такую возможность.

А может быть, эта подлая подземельная крыса ждала благодарности? Признания? Прощения? Упрямый, тряпочкой лежащий во рту язык Гэджа не поворачивался сказать ему даже тихое и простое «спасибо»…

Впрочем, Шмыр ничего и не ждал. Издав горлом едва слышный булькающий звук, он поднял руку и поманил Гэджа пальцем. Порылся где-то в недрах бесформенного балахона, извлек аккуратно перевязанный ниткой бумажный свиточек и подал его орку.

Гэдж глотнул. Что все это значит?

Стараясь не выпускать Пучеглаза из вида, он осторожно — двумя пальцами, точно прикасался к какому-то омерзительному насекомому — взял из его скрюченной клешни протянутую записку и развернул её при свете фонаря.

Слова расплывались