город сдался. Турки пообещали сохранить жизнь, честь и собственность местного населения – несомненно, в надежде на то, что своевременная демонстрация великодушия заставит и другие города сдаваться по мере продвижения войск по острову. Затем они позволили гарнизону покинуть город с поднятыми знаменами и беспрепятственно отправиться в Суду.

Казалось, удача более, чем когда-либо, сопутствует захватчикам. В Суде венецианский адмирал Антонио Каппелло внезапно потерял голову и покинул город; союзный флот, который наконец вошел в критские воды, предпринял две попытки отбить Канеа внезапной атакой, однако оба раза был отброшен возникавшими в дни равноденствия штормами. Затем, в середине октября, не принадлежавшая Венеции часть флота под командованием папского адмирала Никколо Людовизи, князя Пьомбино, которому с самого начала крайне не нравилась вся затея, объявила о своем намерении вернуться домой. Уже не первый раз союзники Венеции не приносили ей ничего, кроме вреда. Как не замедлил подчеркнуть проведитор венецианского флота Джироламо Морозини, лучше бы Венеция действовала в одиночку.

Правительство Венеции тем временем полностью перешло на военное положение. Не имея причин считать, что Ибрагим ограничится одним театром военных действий, венецианцы отправили дополнительные гарнизоны в Далмацию и на Корфу и даже принялись укреплять защитные сооружения в лагуне вдоль Лидо и у Маламокко. Однако главным приоритетом, естественно, оставался Крит. Галеры и транспортные суда отправлялись туда почти ежедневно, нагруженные оружием и всяческими припасами. Однако Венеции по-прежнему не хватало главнокомандующего – человека, чьи заслуги и репутация поставят его выше мелкой зависти и соперничества, которые представляли собой вечную опасность, особенно там, где дело касалось живших на Крите венецианцев. В сенате долго обсуждали кандидатуру, и когда началось голосование, то чаще всего упоминалось имя самого дожа – Франческо Эриццо. Против проголосовал лишь один человек. Джованни Пезаро, который позже сам стал дожем, приводил вполне разумные аргументы: дожу всего через два месяца исполнится восемьдесят лет, и расходы по его отправке на Крит вместе с синьорией и достаточным персоналом и секретариатом совершенно не оправданны, ведь деньги республике нужны для ведения войны; кроме того, такой шаг мог заставить и султана лично явиться на поле битвы и таким образом существенно подстегнуть военные усилия турок. Однако Пезаро никто не слушал; всеобщее внимание сосредоточилось на старом доже, который произнес речь, вызвавшую у всех слушателей слезы на глазах: он объявил, что готов выполнить возложенную на него трудную задачу.

Этого он так и не сделал – возможно, к счастью для Венеции. Одни только приготовления к отъезду стали для него слишком тяжелым испытанием, и он скончался всего три недели спустя, 3 января 1646 г. Его похоронили в церкви Сан-Мартино, где установлено надгробие, заказанное им еще при жизни; сердце же его было предано земле под плитами собора Святого Марка[339] – в знак признательности за то, что он без колебаний взял на себя свою последнюю задачу. Его преемником стал Франческо Молин, еще один ветеран многочисленных кампаний, которого, однако, не призывали возглавить командование критскими операциями, поскольку незадолго до этого он не смог принять пост главного проведитора из-за сильной подагры. В Венеции не было других людей, обладавших достаточным весом, так что идею о верховном главнокомандующем отложили до лучших времен, и больше о ней никто не вспоминал.

Еще одной острой необходимостью были деньги. Весной 1646 г. всех глав венецианских домохозяйств собрали в приходских церквах и обратились к ним с просьбой спасти республику в кризисный момент, пожертвовав все, что в их силах; однако к тому времени правительство уже прибегло к методам, которые хоть и были успешными в краткосрочной перспективе, в конечном итоге оказались гораздо более опасными. Были учреждены еще три должности прокураторов Святого Марка, проданные затем по 20 000 дукатов; они пользовались таким спросом, что позже их число увеличили до 40, а цену – до 80 000 дукатов, и даже тогда их быстро расхватали. Молодым дворянам всего лишь за 200 дукатов позволялось заседать в Большом совете с восемнадцати лет вместо установленных законом двадцати пяти; наконец, в феврале предложили выставить на продажу даже пост патриарха. Любой житель Венеции, предложивший содержать 1000 солдат в походе в течение года (эта сумма составляла не менее 60 000 дукатов), немедленно допускался в число дворян, со всеми полагающимися почестями и привилегиями для него и всех его потомков. Хотя это предложение одобрил сенат, его отклонило большинство членов Большого совета – что неудивительно, ибо они не желали допускать в совет толпу выскочек-нуворишей; однако в последующие годы большая часть индивидуальных заявителей все же была принята специальным декретом – с учетом их пригодности, а также значительных платежей.

В то же время новый дож обратился с очередными призывами к христианской Европе – не только в адрес Англии, Франции и Испании, что предсказуемо, но и к Швеции и Дании, Польше и Московии, и даже к Сефевидской Персии, которая хоть и была полностью мусульманским государством, однако тоже находилась под угрозой османской экспансии. Однако никто не ответил на его призыв. Франция, в которой кардинал Мазарини сменил Ришельё в 1642 г., вела традиционную политику дружбы с Портой и лишь посоветовала Венеции (через ла Варенна, своего посла при дворе султана, который посетил Венецию на обратном пути из Константинополя) договориться с турками как можно скорее, если она желает избежать полного уничтожения. Дож резко возразил, что не собирается делать ничего подобного; тем не менее, когда началась новая военная кампания, стало ясно как никогда, что Венеции придется нести это бремя в одиночестве.

Все зависело от того, удастся ли сдержать турок в Канеа – пока это был единственный захваченный ими порт на Крите. Если их удастся заблокировать там до тех пор, пока Венеция не усилит военное присутствие во всех прочих опорных пунктах вдоль побережья, то со временем их, возможно, удастся выбить и оттуда. На этом и сосредоточил всю свою энергию и умения Джироламо Морозини, капитан шедшего на подмогу флота. В том, что ему не удалось добиться этой цели, нет его вины. Его родственник Томмазо Морозини, отправленный с флотом из 23 судов для того, чтобы попытаться перекрыть Дарданеллы и таким образом не дать турецким кораблям выйти из Мраморного моря, сумел по крайней мере надолго их задержать, и эта задержка привела султана в такую ярость, что он приказал немедленно обезглавить своего адмирала. Нового адмирала, несомненно, подгонял страх разделить участь предшественника, но ему помогал и попутный ветер, так что он в конце концов сумел прорваться через заслон венецианских кораблей и помчался к Канеа, где главнокомандующий, семидесятипятилетний Джованни Каппелло, оказался слишком