самых нудных сценаристов, да и вообще с той самой поры, как он утром взял льда из холодильника, его томила какая-то меланхолия. Будь он героем русского романа, он бы пошел в амбар и повесился. А так — сидел очень прямо и смотрел перед собой.

 Многим он напомнил бы хорошего, многодневного утопленника; но мистер Шнелленхамер видел в нем леопарда перед прыжком, о чем и сообщил компаньону.

 — Простите, — осведомилась Мейбл, сидевшая с ним рядом, — как вы сказали, «Лео Пард»? Это новый актер?

 — Нет-нет, — спохватился шеф. — Частный вопрос, не для стенограммы. На чем мы остановились?

 — Кэбот Деленси сидит на айсберге. Перед его взором проплывают картины былого.

 — Какие?

 — Вы не сказали.

 — Ну, вот и выясним, — сказал шеф. — Что там у него проплывает?

 Молодой человек в очках, который вообще-то мечтал открыть магазинчик, предположил, что Деленси украшает витрину пупсами и фестонами.

 — При чем тут пупсы? — рассердился шеф.

 Автор проекта полагал, что они способствуют торговле.

 — Чушь! — воскликнул мистер Шнелленхамер. — Он миллионер, а не торговец.

 Пожилой субъект предложил воспоминания об игре в поло.

 — Ерунда, — сказал шеф, — Какое поло? Мы должны иметь в виду обычных, скромных жителей Среднего Запада. Верно я говорю?

 — Да, — сказал Первый Поддакиватель.

 — Да, — сказал Второй.

 — Да, — сказал и Третий.

 Киватели кивнули. Уилмоту показалось при этом, что в шею ему вонзили раскаленный щуп. М-р Левицкий дернул за рукав м-ра Шнелленхамера.

 — Видели, какой взгляд?

 — Да. Мрачный. Злобный. Значит, следим. Совещание продолжалось. Все что-нибудь да предложили, но решил проблему сам шеф.

 — Придумал, — сообщил он. — Сидит он на этом айсберге и вспоминает поло. Колоссальная сцена! Ясное дело, спорт. Верно я говорю?

 — Да.

 — Да.

 — Да.

 Уилмот поспешил кивнуть и удивился, что голова еще держится.

 Этот тихий, вежливый, предупредительный кивок успокоил шефа. Он вздохнул с облегчением. Он расцвел. Он начал ясно и громко:

 — Итак, одно видение — поло. Нужно второе, в лирическом ключе. Что-нибудь связанное с женщинами. Романтическая нота.

 Молодой человек в очках предложил показать, как Деленси продает красивой барышне индейские вышивки бисером, и глаза их встречаются; но где?

 Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.

 — Какие вышивки? Что он, приказчик? Глаза — да, встречаются, но где? В старом саду. Жужжат пчелы, воркуют горлинки, шелестит листва. Ти-хо! Весна, ясно? Красота, ясно? Трава… э… зеленеет. Почки… э-э…

 — Краснеют? — подсказал мистер Левицкий.

 — С чего им краснеть? Ну, почки…

 — Варятся? — проснулся один сценарист.

 — Простите, — заметила секретарша, — почки не варят, а тушат.

 — Это не те!

 — Да-да, конечно, — огорчилась Мейбл. — Тут совсем запутаешься. Почки, птички…

 — Будут и птички, — радостно пообещал шеф. — Какие хотите. Особенно кукушка. Такой комический штришок. Значит, сад, он, она, объятие (помните о цензорах!), и вдруг мы слышим «Ку-ку! Ку-ку!» Так?

 — Да.

 — Да.

 — Да.

 Киватели готовились кивнуть, когда раздался чистый девичий голос:

 — Простите, мистер Шнелленхамер, не так. Воцарилось мертвое молчание. Одиннадцать сценаристов застыли, не веря своим двадцати двум ушам. Мистер Шнелленхамер едва не задохнулся. Такого с ним не бывало.

 — Что-вы-сказали? — выговорил он.

 Мейбл смотрела на него, как Жанна д'Арк—на инквизиторов.

 — Кукушка, — объяснила она, — произносит не «Ку-ку», а «У-ку». Особый звук, между «ъ» и «у».

 Сценаристы затрепетали. Многие чуть не плакали. И то — такая слабая, такая юная…

 Мистер Шнелленхамер, уже ничуть не радостный, громко дышал носом. Наконец он произнес:

 — Вы уволены. Мейбл вспыхнула.

 — Это нечестно! — сказала она. — Это несправедливо! Я же признала, что напутала с почками. А кукушки… Да я выступала с этим номером от Орегона до Мэна! Кого-кого, а их я знаю. Не верите — вон мистер Маллинер, он вырос на ферме. Мистер Маллинер, что они произносят?

 Уилмот вскочил, глаза его сияли. Да, был миг слабости, он любил Мейбл отчаянно и безумно, но чеки подписывал шеф. Самая мысль о том, что кассир станет не золотым прииском, а просто дядькой с моржовыми усами, едва не привела к предательству. Но это ушло. Глядя на нее, он обрел былую силу.

 — Ъ-ку! — вскричал он. — Какие «Ку-ку»? Нет, какие еще «Ку-Ку»? Ясное, четкое «Ъ». Я понимаю, это обычная ошибка, если «кукушка» — значит, так она и говорит. Но нет! Она говорит «Ъ-КУ».

 Раздался странный звук. Это Мейбл, разрезая воздух, кинулась в его объятия.

 — О, Уилмот! — рыдала она.

 Глядя поверх ее волос на магната, родственник мой с удивлением увидел, что тот, вместе с компаньоном, выгоняет всех из комнаты. Сценаристы текли в коридор пенящимся потоком. Вскоре остались только шефы и влюбленные. Мистер Левицкий запирал дверь. Мистер Шнелленхамер направлялся к Уилмоту, заискивающе улыбаясь.

 — Ну-ну, — говорил он, равно как и мистер Левицкий. — Я вас понял. Знающему человеку очень тяжелы такие ошибки. Я вижу, вы преданы нашей корпорации.

 — И я это вижу, — поддержал мистер Левицкий.

 — Вы не способны ей повредить, вам дороги ее интересы.

 — Очень дороги! (Левицкий).

 — И небольшие тайны, хе-хе?

 — Конечно. Тем более теперь, когда он войдет в правление.

 — В правление? — удивился мистер Шнелленхамер.

 — В правление. Присвоим вне очереди звание… ну,