для исполнения его замыслов. Однако наши с ним суждения не всегда совпадают. И я скажу тебе так: он не Бог Иисуса, но Бог Давида, ветхозаветный Бог неистовых разорителей городов, истребителей людей и животных. Неизменно грозный и завистливый, и, если для того есть причина, мне еще предстоит ее узнать.

— Ну, я-то хотел узнать, спятил я, по-твоему, или нет.

— В жизни у меня одна цель — уничтожать зло. Притом, скажу тебе, зла вокруг хватает, а силы мои не беспредельны.

— Так… я, по-твоему, спятил, или как?

— Давай рассказывай свою историю.

— Ага, а как решишь, что я спятил, бросишь меня здесь?

— Нет. Сначала пристрелю, а там увидим… Шутка. Вообще с чувством юмора у меня туго.

Преподобный привязал коня, они сели вместе под деревом, хлебнули воды из походной фляги, и Норвиль начал рассказ.

— Папаня мой, как прихлопнул маманю из-за похлебки еще в Каролинах, снарядил фургон, взял меня с сестрой и отправился в Техас.

— Убил из-за похлебки?

— Прихлопнул на месте. Огрел по башке пучком репы.

— Пучком репы? Это как же?

— Ну, маманя собралась варить суп, репу сложила на стол, прямо с ботвой. Он хвать за ботву и как махнет. А там клубней семь было, здоровых. Так приложил, что мозги ей вышиб. К ночи она померла, прямо там, на полу. А нас он к ней не пустил. Сказал, мол, Бог не от репы ей смерть уготовил, не даст тому свершиться.

— Сказать по правде, Бог не так милостив… Отец убил ее на твоих глазах?

— Ага. Мне лет шесть было, сестренке четыре. Папаня ту репу терпеть не мог, даром что в супе. Сжег, значит, хижину с маманей внутри, и отвез нас в Техас. С тех пор я здесь, так и жил в центре штата. Примерно год назад папаня помер, а сестра подхватила хворь да так и не оправилась — кашель загнал ее в могилу. И решил я отправиться странствовать. — В твои годы, пожалуй, это нормально. Тебе сколько? Тридцать?

— Двадцать шесть. Досталось мне просто. Значит, скитался я, жил на подножном корму вроде белок и раз набрел в лесу на хижину, которая пустовала. Набрел по случаю, там рядом никакой дороги. Стояла в чащобе, но крыша как новая, а рядом колодец. Я позвал, жду, но никто не откликнулся, а дверь настежь. Короче, дом брошенный, жильцы куда-то пропали. А сам дом хороший, с настоящими стеклами в окнах и выстроен с умом. Даже деревья вокруг посрезали, чтобы лужайка была.

Стал я там жить, и жилось неплохо. Правда, как заглянул в колодец, вижу, он завален камнями и разным мусором. До воды не добраться. Но, по счастью, шагах в полсотне от дома бил ключ, так что с чистой водой никаких перебоев. В округе водилась дичь, вдобавок я вскопал огород и стал выращивать репу. — Как по мне, ты на репу и глядеть бы не смог.

— Знаешь, я любил маманину похлебку. Ее вкус до сих пор помню. А то, как папаня… из-за супа… разве это по-людски…

— Тут я с тобой целиком согласен.

— В общем, место было что надо. И надумал я вычистить колодец. Понемногу стал вытаскивать камни. Ключ был недалеко, но колодец поближе, и вокруг шел каменный парапет. Вот мне и подумалось, что удобно брать воду оттуда и не таскаться к ручью.

К тому времени забрел я в Вуд Тик. Городок паршивый, видел сам, но и там была одна вещица, на которую облизывались все жители мужской половины. Звали ее Сисси, одна из дочерей Мэри. Единственная, кто знал своего отца — он был из бродячих торговцев, продал мамаше шерсть и по ходу отдрючил. Правда, с соперниками мне повезло. Вуд Тик населяют одни уроды: каждый второй с зобом или чем похуже. Мы с Сисси приглянулись друг другу — ей пятнадцать, я всего на пять лет старше, чем не пара.

— Но она была ребенком.

— Это в наших краях не помеха. Многие берут в жены молодых девчонок. Да и Сисси вполне созрела. — Головой или телом?

— И тем и другим. Короче, мы поженились, вернее, так решили и перебрались в мой домик.

— Ты так и не докумекал, чей это был дом, кто его построил?

— Сисси мне рассказала. В доме жила одна старуха, только дом строила не она, но померла там, а земля потом осталась родне. Они там поселились, но через месяц все исчезли, кроме младшей дочки. Ту нашли на дороге, она шла и говорила сама с собой. Что-то вроде: «Оно заползало и высасывало». Оставили девочку Мэри, чтобы та ее подлечила, но не помогло — малышка умерла. Рассказывали, что за несколько дней она точно состарилась лет на пятьдесят.

Местные отправились в дом, но ничего там не нашли. Следом поселилась другая семья, временами те наезжали в город, но потом перестали. Тоже все куда-то девались. После них заехал один из жителей Вуд Тика — корзины плел да веревки, — но и он пропал. Без следа. Так дом и стоял, пока один пришлый проповедник вроде тебя не решил туда наведаться. Он заявил, что дом — вместилище зла, но остался в нем, а прошло время, вернулся в город со словами, что дом надо сжечь, землю перекопать и засыпать солью, чтобы не давала всходов и чтобы никто бы там не селился.

— Он, стало быть, выжил?

— Выжил,