Бюрена выплачивали за них компенсацию.101 Администрации Тайлера и Полка рекомендовали выделить ассигнования на возмещение убытков испанским владельцам судна "Амистад" и его человеческого груза, но, столкнувшись с сильной оппозицией северных вигов, Конгресс так и не принял решения.

В значительной степени срок правления Ван Бюрена стал продолжением событий, которые запустил Джексон. Эндрю Джексону удалось наложить печать своего характера на Демократическую партию, которая осталась верна определенной им политике даже после того, как он покинул Белый дом. Партия провозгласила себя трибуной простого белого человека в противовес всем другим группам общества, будь то класс, раса или пол. В частности, даже на Севере она определяла себя как защитника рабства. Противодействие Джексона аболиционизму оказалось более значимым для Демократической партии, чем его противодействие нуллификации. Верный последователь Джексона, видный демократ из Пенсильвании Джеймс Бьюкенен, будущий президент, говорил от имени всего следующего поколения своей партии. "Все христианство объединилось против Юга в вопросе о домашнем рабстве", - признавал он; у рабовладельцев "нет других союзников для поддержания своих конституционных прав, кроме демократии Севера". Демократы Севера, с гордостью провозгласил Бьюкенен, "начертали на своих знаменах враждебность к отмене рабства. Это один из кардинальных принципов Демократической партии".102 Некоторые из недостатков политики партии стали очевидны во время правления преемника Джексона: ограничения в дебатах, которые обострили споры, затяжная и непопулярная война за удаление индейцев, тщетные судебные процессы по возвращению похищенных африканцев в незаконное рабство. Самым важным для того, чтобы настроить общественное мнение против джексонианства в 1840 году, стал экономический кризис, который, возникнув в значительной степени из-за действий Джексона, бросил тень на срок правления его гениального наследника. Талант к манипулированию, который так хорошо послужил Ван Бурену в его президентских амбициях, оказался бесполезным перед лицом экономической депрессии. Между тем, помимо колебаний делового цикла, долгосрочные экономические изменения меняли Америку в направлениях, которые джексонианцы не всегда одобряли и уж точно не хотели, чтобы федеральное правительство им способствовало.

101. Уилсон, Президентство Ван Бюрена, 154.

102. Глобус Конгресса, 27-й Конгресс, 3-я сессия. (Aug. 19, 1842), appendix, 103.

 

14.Новая экономика

Когда в 1815 году Джону Боллу исполнился двадцать один год, он наконец-то почувствовал себя свободным и покинул дом - полунатуральную ферму своего отца на вершине тысячефутового холма близ Плимута, штат Нью-Гэмпшир. Младший из десяти детей, он работал на ферме с самого раннего детства. О времени своего взросления он вспоминал с нежностью, но не с любовью. "Для меня это была сплошная работа и никаких игр". Воскресенье давало отдых от физического труда, но кальвинистская строгость делала его "самым скучным днем из всех". Больше всего он переживал из-за того, что "имел столь ограниченную возможность получить образование". В конце концов отец разрешил юноше ходить за четыре мили в дом священнослужителя, который обучал его не только английскому языку и истории, но и латыни - необходимому условию для поступления в колледж. Вскоре Джон знал достаточно, чтобы преподавать в школе зимой, когда можно было освободиться от работы на ферме. К тому времени, когда он смог поступить в Дартмут, он был намного старше большинства студентов, и отец предупредил его, что "ты не должен обращаться ко мне за помощью". Тем не менее ему удалось закончить университет в 1820 году. Джон Болл продолжил карьеру адвоката в Нью-Йорке. Тем временем сестра Джона Дебора, женщина "энергичная телом и умом, вполне самостоятельная", тоже ушла из дома, освоила портновское ремесло и вышла замуж за человека по имени Уильям Пауэрс, который основал в Нью-Йорке фабрику по производству нефтяной ткани. Когда Уильям умер, Дебора продолжила бизнес, а Джон приостановил свою юридическую практику, чтобы стать ее мастером на фабрике. После того как фабрика Деборы прочно встала на ноги, Джон Болл отправился в широко разрекламированное путешествие в Орегон, спекулировал землей в Мичигане и, несмотря на тяжелые времена после 1837 года, нашел там и удачу, и счастливый поздний брак. Помня о своих ранних трудностях, он сыграл важную роль в создании системы государственных школ Мичигана.1

Опыт Джона Болла и Деборы Болл Пауэрс, а также двух других братьев Болл, которые также покинули свой дом, повторялся в эти годы бесчисленные тысячи раз, хотя и не всегда с таким счастливым исходом. Многие американцы стремились вырваться из тягостной и нудной жизни на маленькой ферме, выращивая одни предметы первой необходимости и обменивая у соседей другие, как только появлялись альтернативные варианты. Большинство

1. Цитаты из The Autobiography of John Ball (Grand Rapids, Mich., 1925), 7, 13, 14, 16. См. также Joyce Appleby, Inheriting the Revolution (Cambridge, Mass., 2000), 59-62.

Они стремились повысить свой уровень жизни либо за счет увеличения производства для рынка, либо за счет полного ухода из сельского хозяйства. В те времена отцы имели законные права на заработок сыновей, которые еще не достигли совершеннолетия; тем не менее многие сыновья умудрялись "выкупать свой труд у отцов" и уходить из дома. Падение рыночных цен на сельскохозяйственные товары после 1839 года побудило некоторых людей покинуть семейную ферму и отправиться в город. В целом за период с 1820 по 1850 год часть населения, считающаяся "городской" (проживающая в местах с населением более 2500 человек), увеличилась в пять раз, а ее доля в общей численности населения возросла с 7 до 18 процентов - начался период самой стремительной урбанизации в истории Америки. В 1820 году в стране было всего пять городов с населением более 25 000 человек и только один - Нью-Йорк - с населением более 100 000 человек. Тридцать лет спустя в стране насчитывалось двадцать шесть городов с населением более 25 000 человек и шесть - более 100 000 человек2.

Хотя Джон и Дебора откликнулись на "тягу" города, некоторые мигранты также чувствовали "толчок" к тому, чтобы покинуть ферму. Некоторые люди приезжали в города и поселки молодой республики примерно по тем же причинам, по которым сегодня люди в таких странах, как Бразилия и Мексика, мигрируют из сельских районов. С повышением производительности сельского хозяйства фермерам в Европе и США требовалось все меньше рабочих рук, хотя все больше их детей доживали до зрелого возраста. В то время как одни взрослые дети уезжали на запад, чтобы завести собственные фермы, другие переезжали в города, чтобы найти там работу. Повышение производительности ферм и улучшение транспортной системы упростили пропитание людей, не занятых в сельском хозяйстве, что повысило предел численности населения, которое могло проживать в том или ином городском районе. По иронии судьбы, даже когда северное сельское хозяйство стало более успешным в экономическом плане, оно сократилось как сектор общества3.

Транспортная революция также облегчила